Когда двадцать два года назад Ивановы приехали в Саскатун, русских там практически не было. Виталий созвал всех на семейный совет. “Всех” – значит жену Соню, пятилетнего сына Мишу и пуделя Тимура.

– Если так получилось, что вокруг нас все говорят только по-английски, то и мы тоже должны начать разговаривать по-английски. Чем быстрее – тем лучше. Это единственный путь освоиться и стать не чужаком-иммигрантом, а таким же, как все. С этого дня русский язык в нашем доме под запретом. За каждое русское слово будет налагаться штраф – один цент. Let us talk only in English! O’kаy?

Утинские купили дом в получасе езды от Оттавы, но на квебекской стороне. Место это сказочно красиво: высокие лесистые холмы с проступающими кое-где скалами, внизу – река, буквально под боком прекрасно оборудованный горно-лыжный курорт. Обустроились, перезнакомились с соседями, записали Петьку во французскую школу. Захотелось кому-нибудь всем этим похвастать.
Действительно, семья являла собой образец благополучия. Ее глава – сорокалетний Федор Утинский был специалистом в области химии полимеров. Это он сразу после защиты кандидатской начал интенсивно искать работу на Западе и нашел-таки ее не где-нибудь, а в научном центре Национального исследовательского совета Канады. Жена Федора Раиса была на три года младше мужа и тоже кандидат наук, только филологических. Когда они перебрались в Оттаву, она довольно быстро устроилась в правительственный центр переводов. Их сын Петька пятнадцати лет до переезда за океан учился во французской спецшколе, преобразованной затем в лицей, и свободно говорил на обоих государственных языках Канады. Четвертый член семьи пудель Филя тоже был не дурак – умел ходить на задних лапах и довольно четко произносить человеческое слово “мама”.

Перед мостом образовалась огромная автомобильная пробка.

– Авария? – спросил Кирилл у полицейского, опустив стекло такси.
– Нет, самоубийца. Второй час никого к себе не подпускает, угрожает броситься на лед.

Кирилл посмотрел на мост внимательнее. В середине центрального пролета на бетонном выступе маячила фигурка человека в черной кожаной куртке. Перила узкого пешеходного тротуара были у самоубийцы за спиной…

Кирилл запустил руку в рюкзак и достал оттуда маленький театральный бинокль, болтавшийся там со времени их с Ларисой похода на концерт Розенбаума. Покрутив колесико наведения на резкость, он некоторое время разглядывал виновника затора, потом быстро расплатился с поскучневшим таксистом, вышел из машины и энергично зашагал к мосту вдоль вереницы застывших с работающими двигателями машин.

Отцовский завет навсегда впечатался в сознание Егора. Скорее всего, он совпал с врожденной склонностью быть правдивым и честным. Лживость и вороватость – это ведь не столько результат дурного воспитания, сколько генетически обусловленные черты характера. Конечно, и воспитание, и так называемый здравый смысл во многом определяют уровень личной честности человека, но фундаментом здесь все же выступает наследственность. А предки Егора были людьми благородными. По материнской линии это были свободные, никогда не знавшие рабства архангельские поморы, а по отцовской – польские шляхтичи. Как говорится, белая кость, голубая кровь. Правда, туда же затесалась бабушка-еврейка, но это особый разговор.
Очень показателен один эпизод, приключившийся с матерью Егора. Она нашла в автобусе бумажник и немедленно громко объявила:

Во время субботней службы в синагоге у Семена Давидовича случился микро-инсульт. В результате было нарушено кровоснабжение того раздела мозга, который хранил воспоминания о последних двух десятилетиях. Субъективно Семен Давидович испытал легкое головокружение, которое тут же прошло. Он скользнул твердым уверенным взглядом по окружающим и поднял руку:

– Можно мне сказать несколько слов?

Русскоговорящий рабби скрыл удивление доброй улыбкой и сказал:

– Конечно, Семен Давидович! Пожалуйста!
– Товарищи!

Фотограф был явно подслеповат. Он что-то подкручивал на камере, установленной на массивной треноге, почти касаясь ее носом, потом доставал из нагрудного кармана другие очки, надевал их вместо предыдущих, поднимал голову и, щурясь, вглядывался в происходящее на горизонте чудо. Огромный бледно-вишневый солнечный диск опускался все ниже к воде, одновременно сплющиваясь в эллипс.