Я тоже работала не по специальности – телемаркетером. Вообще-то я микробиолог, но об этом как-нибудь позже. Компания, в которой я работала, занималась опросами по телефону. Такие опросы, как мне объяснили, выявляют потребность населения в тех или иных видах товаров и услуг. Темы были самые разныe, начиная от детского питания до корма для собак, от истребления насекомых до свадеб и похорон и т.д. Количество вопросов варьировало в зависимости от темы.
Мой разговорный английский в то время оставлял желать лучшего. Он и сейчас оставляет. А тогда я знала примерно сто слов, которые тщательно комбинировала в уме, прежде чем произнести. Хотя читала я довольно бегло. Неожиданных вопросов на интервью не было. Меня спросили, почему я хочу работать телемаркетером. Я заранее приготовила ответ: потому что люблю разговаривать по телефону, получаю от этого большое удовольствие, могу часами сидеть на телефоне. Меня сразу приняли.
Что такое телемаркетинг, не все, наверное, хорошо представляют. Многие думают, что это просто: сиди себе и болтай о том о сем. На самом деле это тяжелый, изнурительный труд. К концу рабочего дня тело немеет, шею ломит, челюсти сводит, язык пухнет от непрерывного функционирования. K этим физическим мукам добавляются еще и моральные. Нас, новичков, сразу предупредили, что не все опрашиваемые граждане отличаются хорошими манерами и могут нас запросто выругать. Но мы не имеем права ответить им тем же, как бы нам ни хотелось. Нам следует просто повесить трубку и набрать другой номер. И продолжать коммуницировать приветливым голосом.
Честно говоря, когда мне звонят и пристают с вопросами, типа, довольна ли я своим шампунем или застрахована ли я от преждевременной смерти и сколько денег вношу на свои похороны, мне тоже хочется – нет, не выругаться, это не в моих правилах, но бросить трубку. Я раньше так и делала, до работы в телемаркетинге, теперь уже нет. Теперь я знаю, что каждый доведенный до конца опрос – это подарок судьбы, предел мечтаний, квинтэссенция счастья для любого телемаркетера. Ведь если он не выполнит необходимого количества опросов в день, причем прерванный на середине не засчитывается, его через неделю уволят.
Поэтому я вежливо объясняю тому несчастному, затаившему с надеждой дыхание на другом конце провода, что на похороны денег я пока не откладываю, мне бы сперва набрать на зуб, т.е. на коронку, но спасибо, что напомнили, или что шампунь в моей сложной и не вполне удавшейся жизни – это, пожалуй, единственное, чем я довольна, и т.д. А в конце я желаю ему или ей счастья и много сурвей, это по-английски – опрос.
У меня были дни, когда я выполняла по шесть-семь сурвей при норме четыре. Я сама себе удивлялась. Меня выручал мой акцент. У меня интересный акцент, когда я говорю по- английски, смесь двух акцентов: армянского и русского. Люди задумывались над моим акцентом и продолжали машинально отвечать на вопросы, одновременно пытаясь определить мои корни. К тому же у меня привлекательный голос. В моем голосе слышатся тихая грусть и тонкая улыбка одновременно – я это давно знаю…
Когда я спрашивала среднестатистического жителя Северной Америки, пьет он пиво или не пьет (с этого вопроса начинался сурвей о пиве: аre you a bear drinker?), житель не раздражался, а спокойно отвечал: пью. Тогда я шла дальше. Я спрашивала, сколько бутылок в день он выдувает. И он, увлеченный моим акцентом, отвечал: шесть бутылок. Я любопытствовала, какое пиво он предпочитает. Он говорил – Будвайзер, к примеру. При этом чувствовалось, что он о чем-то усиленно размышляет. Я выпытывала, кто еще в доме пьет. Он задумчиво отвечал: все члены семьи, кроме шестимесячной дочки… Потом, не выдержав, наконец спрашивал: не полька ли я случайно, т.к. у меня польский акцент. Или – не чешка ли я по случаю, т.к. у меня чешский акцент. А также словацкий, словенский, сербский, хорватский, болгарский, румынский – кому что слышалось. Я объясняла, что я из Армении и говорю по-армянски, а также по-русски, т.к. Армения входила в бывший Союз. А-а, – говорили они, обдумывая информацию, – а как там Горбачев?
Обычно к тому времени, когда дело доходило до моего интригующего акцента и Горбачева, большая часть сурвей оставалась позади. Так я набирала необходимое количество. Другие телемаркетеры завидовали мне. Дальше первого вопроса многим не удавалось продвинуться. Со всех сторон неслось осточертевшее “аre you a bear drinker?” Одному парню из Ямайки вообще не везло. За всю неделю он не сделал ни одного сурвей. Ему грозило увольнение. Он сидел через столик, и мне его хорошо было видно и слышно. Он часто вздыхал, хватаясь за голову. На голове у него был tam – большая вязаная шапка с пестрым узором, которую ямайцы никогда не снимают.
Но наконец удача ему улыбнулась, и он довел-таки сурвей до конца. Что с ним сделалось – он рехнулся от счастья! Он благодарил того человека на телефоне минут десять. Он благословлял его, называл ангелом, говорил, что никогда его не забудет, вечно будет за него молиться и расскажет о нем своим детям, когда они родятся. Я и китаец за соседним столиком с интересом прислушивались. “Это уже чересчур, – сказал ему китаец, когда тот, наконец, повесил трубку, – зачем же так много благодарить, это уже слишком, too much”. Парень обернулся к нему с сиянием на лице: “Разве может быть слишком много благодарности? – сказал он, качая узорчатой головой. – Человек не пожалел для меня своего времени, был терпеливым и добрым, ответил на все эти f…ing вопросы, а ты говоришь “много”. Нет, благодарности не может быть много, поверь мне, всегда мало… Never too much to thank, never too much”, – повторял он с тихой, счастливой улыбкой.
Его все же уволили через пару дней. Ну а я проработала там три месяца. Потом пошла учиться на medical laboratory technologist, что уже ближе к моей специальности. Однако, это другая история. До сих пор не могу понять, как я могла в нее влипнуть. Но об этом как-нибудь позже.
