В Москву мы прибыли в 9 утра по расписанию, хотя летели из Торонто с двумя пересадками через Нью-Йорк и Вашингтон. Но один чемодан все же пропал. Дочкин. Когда мы обнаружили это в Шереметьево, она чуть с ума не сошла: в чем я пойду к твоим друзьям на ужин?! В общем, беда! Я попыталась узнать у девушки за стойкой что-нибудь о судьбе чемодана, но она проговорила скороговоркой:
– Ничего не могу сказать, вот очередь, у всех пропали чемоданы, у вас хоть один, у других – все.
Мы встали в очередь. Наконец нас внесли в список пострадавших, записали имена, адрес гостиницы и сказали, что доставят туда чемодан, как только найдут его.
Нас встречали племянник с племянницей, дети моих двоюродных сестер. Боже, как изменились! Совсем не дети, я давно их не видела. Сели в машину, поехали.
Я не была в Москве лет десять. Когда-то жила здесь четыре года. Это мой самый любимый (после Еревана) город. Дочка совсем не знает Москву, была тут пару дней проездом, когда мы летели в Канаду, ничего не помнит, только Царь-пушку.
Ну, эти места и я не помню, мы едем по каким-то плохим дорогам в Зеленоград (под Москвой), там живут мои сестры. У одной муж давно умер, другая развелась, теперь живут вместе в одной квартире. Квартира у них маленькая, две небольшие комнаты и кухня. Но у нас в Москве заказан номер в гостинице на шесть дней, правда, на окраине города, зато всего $60 за ночь. В гостинице жить хорошо – никому не мешаешь и самому свободно. Кроме того, это самый быстрый путь получения российской визы. Для нас, в связи с нехваткой времени, он был единственным.
О, как радостно и грустно вновь увидеть близких людей через десять лет! Все уверяют друг друга, что почти не изменились, но глаза выдают грустное удивление… Мы говорим бесперебойно, они хлопочут, накрывают на стол.
– Помнишь, как у нас было весело, когда все собирались? – говорят они.
Как не помнить. Их дом был моим любимым (после бабушкиного). У них была просторная квартира с высокими потолками и большими окнами. На диванах и креслах накидки с оборками, занавески с воланами. Тетя Эмма, мамина сестра, хорошо и со вкусом шила. А у дяди Рафика были золотые руки. Он мастерил книжные шкафы и тумбы с резными узорами, которые выглядели как антикварные. Я обожала ходить к ним в гости. У них всегда было весело, и на столе много вкусных вещей.
– Когда я проезжала мимо вашего дома (вы давно уже переехали в Москву), каждый раз мне было так странно: вот они, ваши окна на четвертом этаже, ваш балкон, а пойти туда не могу…
– А помнишь, как мы пили воду из чайника?
– Помню, из носика. А потом из широкого стеклянного блюдца.
– И из глиняного кувшина.
– И из зеленого перца.
– …и спорили, откуда вкуснее пить, а вода какая была – холодная, вкусна-я-я! Сейчас в Ереване, говорят, не та вода…
– У меня для вас сюрприз, – говорю я.
– Еще что-то? И так навезла подарков!
– Этот вам понравится больше всех.
Я достаю из сумки лист бумаги с отпринтованным текстом.
– Стихотворение Александра Шарымова. Поэт не очень известный, я о нем никогда не слышала, но вот случайно нашла это. Прочтите, вам понравится.
Старшая сестра, филолог, читает вслух:
Метатели ножей
И вот мы отведали водки
В далеком карельском селе,
И дерево в мокрых разводах
От пролитых щей на столе,
И пива бутыли – рядами,
И каждый отчаянно пьян,
И вот поднялся перед нами
Наш друг, армянин Тиросян1.
Она ошарашенно смотрит на меня: – Тиросян?!
– Ну да, это о дядя Жоре, там и сноска есть, прочти внизу:
1 Георгий Тиросян – оператор Петрозаводской телестудии.
– Он же какое-то время работал в России, даже до Магадана доехал… Но ты читай, читай…
…Хвастлив, хамоват и речист,
В душе – безнадежный романтик,
Пройдоха и авантюрист…
И года не минет, как канет
Он в нети, с собой прихватив
Две пары чужих фотокамер
И ценный какой-то штатив.
Двух лет не пройдет – и однажды
Откуда-то с юга придет
На полную стоимость кражи
Почтовый его перевод.
– Ха-ха-ха! Это в его стиле, – хохочут сестры.
Но это – потом… А сейчас-то
Он, вдребезги пьяный уже,
Себя возглашает прекрасным
Метателем острых ножей.
– О, боже! Мама рассказывала, как он это ловко делал!
…И словно бы нехотя вроде,
И словно в себя погружен,
Он медленно руку отводит
С блистающим острым ножом,
И сдвинув решительно плечи
И не разогнувши спины,
Рывком приседает – и мечет
Свой нож от стены до стены,
И сызнова, рад и доволен,
Бросает он ножик в руке.
И множатся щелки пробоин
В прибитом на двери листке…
Сестра переводит дыхание…
– А он бросал какой-то особый кортик или просто, скажем, кухонный нож ? – интересуется племянник.
– Не знаю, – говорю я, – при нас он этого не делал.
– А какой он был интересный, вылитый Грегори Пек, женшины сходили по нем с ума, – вставляет младшая сестра.
– Это тот, который был первым оператором на ТВ? – спрашивает племянница.
Дядю Жору, нашего двоюродног о дядю, а их двоюродного деда, дети не видели. Он умер задолго до их появления на свет. Слышали, что он начинал aрмянское телевидение, был заядлым рыболовом, мог зайти в клетку с тигром и обмотать вокруг шеи питона (директор зоопарка был его друг), а также курил трубку, которая сейчас вместе с его камерой хранится в музее телестудии.
Сестра дочитывает стихотворение, в котором после сцены с ножом автор описывает свой поход в сельский клуб, завершившийся сексом с какой-то девушкой, после чего вновь возвращается воспоминаниями к “метателю ножей”.
…О честной любви до рассвета.
Сравненья бесплодны, но все ж
Мне больше запомнился этот
Бумагу пронзающий нож
И наши пустые стаканы,
И лужица пролитых щей,
И этот прекрасный и странный
Искусный метатель ножей.
1963, Ленинград
А. М. Шарымов (1936-2003)
– Где ты нашла это?!
– Как?! – удивляются сестры.
– Случайно. Прочитала где-то, что когда телевидение было черно-белым, дикторам мазали лицо зеленой краской для лучшего контраста. Ну и вспомнила про дядю Жору. Набрала в Гугле: “Георгий Тиросян”, и пришло вот это.
Мы еще говорим о нем, вспоминаем других наших дядь и теть, бабушек, дедушек, соседей… Племянница играет Баха, потом еще что-то, она закончила Гнесинское училище. Нам всем хорошо и уютно. Сестра разрезает торт.
Но нам уже пора идти. У нас плотный график. Мы в Москве проездом. Вечер и ночь проводим у моих друзей, Саненковых, они живут на “Бауманской” в большой трехкомнатной квартире. В их доме нет лифта, поэтому мы планировали по дороге завезти чемоданы в камеру хранения на Курском вокзале, чтобы не тащиться с ними на пятый этаж, а утром, по пути в гостиницу, забрать их. Но теперь, когда один чемодан пропал, причем большой, необходимость в этом отпала – нет худа без добра! Хорошо, что все подарки в моем чемодане. Завтра вечером летим в Ленинград на два дня. У меня там другая двоюродная сестра (с папиной стороны). Потом обратно в Москву, еще на два дня, и, наконец, в Ереван.
Племянник подвозит нас к метро. Так быстрее доедем, и потом дочка хочет посмотреть станции. Едем по Арбатско-Покровской линии. Она любуется мраморными колоннами и люстрами – резкий контраст с нью-йоркским метро, где мы с ней вчера были (в промежутке между рейсами). Доезжаем до “Бауманской”, выходим на улицу, идем к подземному переходу. Дочка берет чемодан за ручку, я сбоку придерживаю, чтобы ей легче было, ей мешает сумка, она передает ее мне. Тут какой-то мужчина, идущий за нами, молча подхватывает чемодан и быстро спускается с ним по лестнице. Мы ахаем от неожиданности. “Все, теперь и этот пропал!” – говорит дочка. Мужчина, промчавшись по переходу, поднимается с другой стороны, перешагивая через ступени. Мы еле за ним поспеваем. Поднявшись, он ставит чемодан на тротуар и идет как ни в чем не бывало дальше. Мы кричим ему вслед: спасибо!
– Я такого еще не видела! – удивляется дочка.
– Это Москва… – говорю я ей с какой-то непонятной самой себе гордостью.
(Продолжение следует)
