Когда при мне заходит речь о женщине удивительной судьбы я вспоминаю Маню. Есть, конечно, и другие женщины с интересными судьбами, Мэрилин Монро, например, или Мария Стюарт, но у Мани жизнь сложилась все-таки удивительней.
Маня работала лаборанткой в баклаборатории ереванской клинической больницы N 2. Кроме нее, в штат лаборатории входили также другая лаборантка, санитарка и я. Санитарка с другой лаборанткой работали там еще при старом бактериологе, которую сменила я, когда она ушла на пенсию. Маня пришла в лабораторию позже всех – невысокая, внешне ничем не примечательная девушка 38 лет. Замужем она не была, а жила с родителями и младшим братом, которому было тридцать, в глинобитном домe с туалетом во дворе, далеко-далеко, вообще не в городе, а в одной из деревень. Хозяйство у них было незатейливое: огород, две коровы, куры, свиньи. У отца был артрит, мать тоже чем-то страдала. Мане приходилось делать все: доить коров, полоть грядки, косить сено и тому подобное. Брат не только не помогал, но был сплошным наказанием для семьи. Он нигде толком не работал и вел довольно разгульную жизнь, выпивая и приводя в дом друзей, таких же пьяниц, как он. И Мане приходилось обслуживать их, подавая на стол и убирая. Брат за это не только не благодарил ее, но еще и покрикивал на нее и даже ругал на пьяную голову, если ему казалось, что она недостаточно приветлива с ним или его друзьями. С родителями он тоже не очень считался и нередко повышал и на них голос. Мать, вздыхая, утешала Маню, говоря ей такие слова: “делай добро и не жди награды”, или “делай добро и бросай его в воду”. Маня с досадой выслушивала ее и уходила к себе плакать.
Придя на работу, она жаловалась на свою судьбу, говоря, что больше сил у нее нет это вынести и что так бы и убила гада, который не жалеет ни ее, ни родителей. Но стоило гаду задобрить ее чем-нибудь – починить телевизор или потрусить тутовое дерево – как она, забыв обиду, говорила нам, что у него золотое сердце и он очень толковый парень, только никак не может устроиться в жизни. Вскоре, однако, умиление сменялось ненавистью, и она снова ругала его мерзавцем и негодяем. Маня никогда не опаздывала и приходила на работу раньше всех, ездя из своей деревни с тремя пересадками, на маршрутке и двух автобусах. Маня была прекрасной лаборанткой, быстрой, аккуратной и неутомимой. Она сгребала штативы с пробирками одной рукой, а другой поднимала тяжелый бак из автоклава. После огорода и коров любая работа была для нее пустяк. Мы все полюбили Маню и жалели ее за тяжелую жизнь и за то, что не замужем. Маня говорила, что был один парень, который ей нравился, но что-то у них не склеилось, потом был ухажер из соседней деревни, но он ей не очень нравился, одним словом – не везло. Она уже и не думала о замужестве и мечтала лишь о том, чтобы брат убрался куда-нибудь или перестал пить и тащить в дом друзей.
И вот однажды я прихожу на работу и вижу по лицам женщин, что что-то случилось. Маня сидит растерянная, у двух других обалдевший вид.
– В чем дело?- спрашиваю.
– К Мане приехал жених, – говорят они, – и знаете откуда?
Из соседней деревни, наверное, – подумала я.
– Из Голландии!
Я ахнула от изумления.
Маня, кивнув головой, добавила:
– Из Амстердама!
Она сказала, что у голландца (армянина по происхождению) большой красивый дом с садом, где растут тюльпаны и розы, хорошая работа в какой-то фирме, машина. И вот голландец узнал, что есть на свете такая Маня, прекрасная хозяйка, душевный человек, золотое сердце, и решил на ней жениться. Каким образом слава о Мане дошла до Голландии? Очень просто. О ней рассказал один из друзей ее брата, являясь одновременно родственником голландца и находясь проездом в Амстердаме. Он показал ему фотографию Мани на фоне нескошенного поля: волосы растрепал ветер, в изгибе губ горькая усмешка, в глазах тоска по хорошей жизни, словом, лицо одухотворенное. Оно ему очень понравилось. Видимо, он не встречал таких у себя в Голландии и близлежащей Франции, куда часто ездил по делам фирмы. Он взял на неделю отпуск и поехал в Армению, прямо в деревню к Мане. У Мани, конечно, был шок, также, как у всей семьи и вообще у всей деревни. Она сказала, что ей надо подумать. Голландец попросил ее думать быстро, максимум два дня, чтобы успеть сочетаться браком в течение недели.
Что делать? Маня стала лихорадочно мыслить: с одной стороны – Голландия, двухэтажный дом, машина, тюльпаны, муж, наконец, (правда, немного плюгавый, с лысиной, зато голландец). С другой стороны – деревня, картошка, коровы, мерзавец-брат, но зато все родное, к тому же – родители… А у голландца двое детей от первой жены, с которой он, правда, давно развелся, и дети живут с женой, но часто ходят к нему… Что делать?! У Мани от умственного напряжения и впрямь началась лихорадка, температура подскочила до сорока, два дня она пролежала в постели, на третий день она сказала голландцу: “Да”.
И как показала жизнь, это было верным решением. Через год Маня с мужем приехали из Голландии на пару недель. Маня сильно изменилась. Кроме того, что была одета модно и со вкусом, в ней появилась спокойная уверенность и раскованность иностранки. Она устроила нам роскошный завтрак в лаборатории и подарила всем голландские сувениры. О своей жизни она сказала так: сказка. Единственное, что ей приходится делать вручную – это стричь в саду розы. Остальное делают машины. Муж оказался очень хорошим человеком, он послал деньги ее родителям на покупку доильного аппарата, брат женился, перестал пить, и разводит голландские тюльпаны. Дети мужа дружелюбные и хорошо к ней относятся. Она ходит на курсы и уже немного разговаривает и пишет по-голландски. Часто ездит с мужем в Париж, который ей очень нравится, больше даже, чем Рим и Венеция…
Мы слушали обо всем этом, дивясь и вздыхая. Мы больше не жалели Маню, мы ей завидовали, как принято говорить, по-хорошему. Радовались за нее, но завидовали (эти два чувства как-то уживаются друг с другом). После ее ухода мы, конечно, принялись обсуждать ее с ног до головы: волосы, брюки (она до этого брюк совсем не носила) и вообще ее новую жизнь.
– Эх! – сказала санитарка, – вот так проживешь всю жизнь и ничего не увидишь…
– Меня утром чуть не задушили в автобусе, – пожаловалась лаборантка.
– У нас вчера весь день воды не было, – сказала я.
И мы, расстроенные, вернулись к своим делам, убрав сувениры в сумки…
А Маня, по последним сведениям, успешно работает в фирме вместе с мужем и владеет уже не только голландским, но и французским языками.
На этом я завершаю свой рассказ о Мане, скромной труженице села, бывшей лаборантке, современной деловой женщине, хорошем человеке – женщине удивительной судьбы.
