В августе 1990 года, в самый разгар так называемой
Перестройки, в Израиль хлынула многотысячная волна русскоязычных репатриантов. В аэропорту имени Бен-Гуриона ежедневно приземлялись десятки самолетов с «русскими» евреями с полным бытовым набором: вещами, детьми, кошками и собаками, бабушками и дедушками. Кто-то бил поклоны и целовал Святую Землю, кто-то ошалело озирался по сторонам, пытаясь с первых минут охватить безумным взглядом всю суету и великолепие исторической родины. Шли годы. Люди, взращенные советской идеологией, как-то приспосабливались к новой жизни: учились и переучивались, грызли гранит неудобоваримого – на первый взгляд – языка иврит, дети подрастали, заканчивали университеты и служили в армии. Для одних Израиль стал лишь стартовой площадкой для дальнейшего продвижения в мир «загнивающего» капитализма, для других – настоящим домом, Землей Обетованной. Но были и такие, кто так и не смог приспособиться к новой жизни. 25-летию Большой Алии в Израиль посвящается эта, немного грустная, история.
На самом пике Большой Алии в Израиль, а точнее, году эдак в 1990, ходила в еврейском народе шутка: если из самолета вышел олим без скрипки, значит, он пианист. Лилия Израйлевна этой шутки не слыхала, так как в это время праздновала в Москве свой 55-летний юбилей и, соответственно, выход на пенсию. За 35 лет работы в музыкальной школе она заслужила вполне приличную пенсию, но пенсионеркой себя не ощущала и планировала завести пару-тройку частных учеников и работать в собственное удовольствие, благо здоровье пока не подводило. Вращаясь в столичных кругах, Лилия Израйлевна привыкла всегда хорошо выглядеть: костюмчик там, каблучки, причесочка. Да и какой это возраст – 55 лет! У нее и кавалеры, честно говоря, водились. Почему бы им не быть, когда такая женщина рядом: интеллигентная, общительная, и квартирка к тому же имеется. Из-за этой квартирки и разгорелся сыр-бор.
Между прочим, был у Лилии Израйлевны сын, Левушка. Очень толковый молодой человек, закончил аспирантуру по каким-то там твердым кристаллам. Лилия Израйлевна очень гордилась сыном. И было ей чем гордиться.
Левушка, как настоящий еврейский мальчик, был с младенчества вундеркиндом: и школу с золотой медалью закончил, и красный диплом инженера получил. И все как-то совпало. Лилия Израйлевна – на пенсии, целыми днями дома сидит; Левушка – аспирантуру домучил, ему научные труды писать надо. А какая наука в голову полезет, когда мать на кухне картошкой шкварчит или ученик на инструменте пиликает? Квартира-то однокомнатная…
Думали они, думали, как выйти из затруднительного положения, и придумали. Точнее, Лева придумал, на то он и вундеркинд.
– А что, мама, – сказал он как-то раз, – нужны в Израиле специалисты по твердым кристаллам?
– Не знаю, – честно ответила мама.
– А не съездить ли тебе на историческую Родину и не присмотреться, что к чему? А я позже приеду. Чувствую, во мне еврейские корни ожили.
Лилия Израйлевна аж прослезилась от гордости за свое чадо, и спешно стала оформляться. Незадолго до отъезда она подписала сыну доверенность на продажу квартиры и садового участка – пусть все продает и приезжает к ней в Израиль при деньгах. Встретиться договорились максимум через полгода.
На Святую Землю Лилия Израйлевна ступила храбро, как настоящая разведчица. И в руках она сжимала футляр – не со скрипкой, нет! – а (прости меня, Господи!) с виолончелью. Жить себе определила в Хайфе, справедливо полагая, что в большом городе ей проще будет устроиться и найти учеников. Кроме того, спектакли, разумеется, премьеры и всяческие концерты собиралась активно посещать.
Опытные люди говорят, что все познается в сравнении. Прожив полгода в Израиле, Лилия Израйлевна, точнее, просто Лиля по местным нормам общения, научилась находить положительные моменты в своем скудном существовании. Так, например, у знакомой пары в дороге затерялся багаж – 7 чемоданов! – и бедные люди взошли на Святую Землю без сменной пары белья.
С первых дней, бедолаги, пошли побираться. А у нее – все пришло в целости и сохранности. И пособие ей ни разу не задержали, что позволило снять чистенькую комнатушку в трущобах нижней Хайфы. Правда, до ульпана далеко добираться, но ходьба полезна для здоровья, да? Вот не было бы так жарко, но ведь когда-нибудь наступит зима?! И тогда приедет Левушка. Мысленно она просила сына поторопиться. Не сдерживая слез, рассказывала, как страшно и одиноко вечерами, как хочется обнять его и поплакаться в жилетку. Мысленно… А в письмах была другая музыка:
«Дорогой сынок! У меня все в порядке. Уже закончила школу по изучению иврита – ульпан, и с удовольствием помогу тебе на первых порах. Я составила для тебя словарик научной терминологии, чтобы ты скорее мог приступить к работе. А еще я отложила для тебя тысячу шекелей. Ты приедешь, и мы снимем хорошую квартиру в приличном месте».
Лилия Израйлевна не хотела думать, что отправляет письма в никуда. Дело в том, что Левушка сообщил ей, что успешно продал все доверенное имущество и даже купил домик в пригороде – на природе ему сподручней наукой заниматься. Купил, разумеется, на свое имя. Конечно, он приедет к ней, но позднее, не сейчас. И все бы ничего, да, видно, по рассеянности своей «забыл» сынок написать обратный адрес. Сколько ни отправляла Лилия Израйлевна запросов, сколько ни писала на почтовое отделение, даже на адрес института, в котором работал сын, – безрезультатно. Кончилось тем, что стала она отправлять свои письма на прежний почтовый адрес в надежде, что добрые люди, может, разыщут Левушку.
Ранним утром, когда трудовая Хайфа еще только пробуждалась, и поздним вечером, в короткий час ночной прохлады, Лилия Израйлевна выходила к морю, на пустынный пляж, бережно доставала из чехла виолончель и играла. Легкий ночной бриз уносил вдаль нежные, раздирающие душу звуки, материнскую тоску и сердечную боль.
– Хорошо играете, – как – то раз услышала она за спиной и даже чуть смычок не уронила от неожиданности. Из сумрака выступила фигура пожилого, на вид интеллигентного мужчины. – «Сладкая греза» … Чайковский, да? – продолжал незнакомец. – Я тоже это когда-то играл. На аккордеоне, правда. А потом руку сломал, и все наперекосяк пошло. Позвольте представиться? Борис. А я давно за вами наблюдаю. Вот, сегодня подойти решился.
– Лилия Израйлевна… Лиля, – ответила она, нервно озираясь по сторонам.
Там же, на пляже, они встретились еще несколько раз. Во время долгих ночных разговоров Борис рассказал, что был в «прошлой жизни» солистом ансамбля народных инструментов. Потом попал в аварию, вышел на раннюю пенсию и выехал с дочкой в Израиль.
– У детей не заладилось здесь с самого начала. Зять не сдал врачебный экзамен, обиделся на всех и пошел на завод – жить-то надо. А тут еще второй внучок родился. Ну, я и решил помочь, чем могу. Взвалил аккордеон на плечо и отправился к торговому центру подальше от дома. Там вечером полно народу шатается. Я меха развернул и грянул «Дунайские волны». Играю, а сам жду, когда же меня полиция повяжет? Нет, не тронули. Зато к полуночи – полным-полна коробочка мелочи, через край даже вылезает. Там же, в супере, отоварился – на неделю продуктов хватило. Сначала я детям не признавался, думал, стыдить будут, а когда сказал, они даже обрадовались, только просили подальше от дома побираться, и подаяние деньгами приносить – они, мол, сами разберутся, что куда… Ну вот, так я и ходил каждый день, как на работу. В месяц выходило когда тысяча, когда полторы. Полтинник отстегивал мальчонке одному, чтоб коробочку сторожил. А потом дети в Канаду махнули. Сказали, что позже меня выпишут. Им деньги, оказывается, на оформление нужны были.
Борис утер панамкой мокрое лицо и грустно улыбнулся.
– Скажите, Борис, а ваше место, ну, у торгового центра уже кто-нибудь занял? – вдруг поинтересовалась Лилия Израйлевна.
– Не знаю, я давно там не был. Помогать сейчас некому, а для самого и пенсии хватает.
– Не могли бы вы пристроить меня туда? Мне, видите ли, деньги очень нужны. Я сына жду.
…К молу они подошли субботним вечером. Народ выполз на улицу, чтобы заправиться очередной порцией швармы и поглазеть на витрины. Дневная жара поутихла и легкий ветерок остужал багровое лицо Лилии Израйлевны. Она уселась на принесенный Борисом стульчик и закрыла глаза. Борис разложил у ног футляр от виолончели и сыпанул туда горстку мелочи, для приманки.
– Ты не волнуйся, – шептал он. – Сына своего представь или хотя бы концертный зал консерватории. А начни со «Сладкой грезы», с моей любимой. Помнишь, мы с тобой под эту музыку познакомились.
