Известный российский режиссер Алексей Учитель привез на фестиваль в Торонто фильм «Без Тормозов» (BreakLoose) о жизни провинциальных Омоновцев на рубеже третьего тысячелетия. В российском прокате он будет называться «Восьмерка». Новый фильм Алексея Учителя кажется мне настолько, по нашим канадским меркам, неактуальным, что по дороге в Hyatt, где должно проходить интервью, я мучительно соображаю, как выразить свое разочарование поделикатнее. К счастью, когда я поднимаюсь в апартаменты Роскино, Учителя уже интервьюирует корреспондент «Голоса Америки» Олег Сулькин. Я слышу, как грамотно Сулькин задает те самые непростые вопросы, которые я не знала, как сформулировать: Почему человек, который раньше снимал рафинированное, психологически изощренное, лиричное, нежное кино, снял такое, в котором царит брутальность? и Есть ли надежда, что талантливый режиссер Алексей Учитель не останется пожизненным апологетом пацанского кино? Пиарщик Учителя извиняется за задержку, я отшучиваюсь, что спишу у Сулькина все ответы, наступает моя очередь.
А.К. Почему в Российском прокате фильм называется «Восьмерка», както очень далеко от фестивального названия «Break Loose»?
А.У. Вопервых, так называется повесть Захара Прилепина, по которой снят фильм. «Восьмерка» это «Ладавосьмерка». В свое время была самая модная, популярная машина, особенно в провинции. Не только у бандитов, я и сам на ней ездил какоето время. И до сих пор на ней многие ездят.
А.К. Почему вас привлекла эта история? Она вроде такая простая, незатейливая: одна девушка, двое парней: провинциальный мафиози и Омоновец с бандитскими наклонностями.
А.У. Ну это как посмотреть, она только с внешней стороны простая. Там очень много заложено, как мне кажется. Это же Россия. Вопервых, история соперничества мафиози и полицейского за одну девушку в российском кино не часто встречается, но самоето главное: мы попытались показать все эти слои кто по ту сторону, кто по другую сторону – все же связаны. Когда ОМОН разгоняет демонстрацию, там у одного полицейского отец среди протестующих, ну и так далее. Это такая Россия, про которую не очень многие знают, как и чем она живет. В таких промышленных городах жизнь у молодых ребят развивается по трем направлениям: если есть завод, то на завод, а если его нет или его закрывают, то ты можешь податься либо в бандиты, либо, если есть какието физические данные, то в милицию, в полицию. Вот и весь выбор, собственно. А наши герои, хоть и «без тормозов», пытаются двигаться вперед в таких условиях.
А.К. Я понимаю, что вы к вашим героям относитесь с симпатией, хотя и с оговорками, но в фильме это 2000 год. Как вы думаете, как поменялось отношение к ОМОНУ сейчас, в контексте разгона демонстрации на Болотной 6 мая, например?
А.У. Вы понимаете, ОМОН действует, что тогда, что сейчас – они просто выполняют приказы. Если надо разогнать на заводе – разгонят на заводе, если надо на Болотной… Они просто выполняют свою работу. Я ни в коем случае их не оправдываю, но сам ОМОН, сами эти люди, которые там служат, они совершенно не в контексте какихто политических разбирательств. Другое дело, что чисто почеловечески они могут уйти оттуда.
А.К. Я правильно понимаю, что в вашем фильме есть такой месседж надежды, что Омоновцы, пережившие личные трагедии, в тяжелых ситуациях смогут оставаться людьми? Стрелять не будут?
А.У. Ну, у нас никто не стреляет. Но да, собственно месседж такой, что пройдя через все круги, получив свой жизненный опыт, наши герои какието выводы для себя в голове делают. Может быть, не размышляя, а больше на интуитивном уровне, но они и у нас в фильме это показано переходят в другую плоскость, в другой век немножко другими людьми. Поэтому я, во всяком случае, хочу верить, что надежда есть.
Еще раз повторяю: есть большая политика, в которой участвует московская публика или санктпетербургская, а есть еще огромная плоскость, которая нами воспринимается, как такая однородная масса. А если со спутника опуститься, а потом еще опуститься и еще опуститься и приблизиться, то выясняется, что это люди, у которых тоже есть свои заботы, свои переживания, проблемы и т.д. И это очень важно.
А.К. Я случайно увидела в титрах другого фестивального фильма “Friends from France” – ваше имя. Вы там выступаете одним из продюсеров. Расскажите немного об этой работе, это же французская картина?
А.У. Мы в этом проекте участвовали, как студия (студия «Рок» прим ред.). Я считаю, что российское кино должно обязательно интегрироваться, как минимум в европейский кинематограф, а желательно и дальше. Поэтому наша студия ищет различные пути участия в интересных проектах. Мы почитали сценарий, он нам показался любопытным – тоже связан полностью с Россией, с еврейской эмиграцией 70х годов – и мы в этот проект вступили, стали в нем участвовать, тоже, кстати, при помощи Фонда Кино. Мы сейчас будем сотрудничать и с Германией, снимать фильм «Стокгольмский синдром». Я считаю, что это очень перспективное направление.
А.К. Не хочу вас ставить в неловкое положение, но чисто канадский вопрос: если бы вам, как Кириллу Серебрянникову, предложили снять фильм о Чайковском, но заставили выкинуть оттуда даже намеки на его нетрадиционную ориентацию. Или, попросили бы вырезать из вашего фильма «Дневник Его Жены» один из моих самых любимых российских фильмов, кстати – все упоминания о нетрадиционных отношениях между двумя женщинами, каковы были бы ваши действия?
А.У. Смотрите, я к этому отношусь очень просто: не может быть единого закона, если это произведение искусства а таких примеров в мировом кино очень много – и гомосексуальные отношения показаны не просто как факт, а это драматургически обосновано, то ничего предосудительного в этом нет. Так что, если Серебрянников сделает фильм о Чайковском и даже этот момент там будет, я не сомневаюсь, что он снимет высокохудожественное произведение и все будет в порядке.
А.К. Сегодня выборы мэра Москвы проходят. Вам не жалко, что вы в этот момент на фестиваль уехали? Или, наоборот, рады, что есть уважительная причина не участвовать?
А.У. Я могу вам сказать: у меня есть личные факторы и я заранее проголосовал за Собянина, только по одной причине – когда у моего сына под Псковом произошла авария и требовалась срочная операция, нужен был вертолет. Мне сказали, что это можно сделать, только если мэр Москвы, МЧС Москвы прикажут, чтоб он вылетел немедленно. Я позвонил в приемную, меня попросили написать письмо, и на следующий день вертолет прилетел. Я сделал вывод, что власть может действовать очень оперативно и спасать людей, а это, наверное, самое главное.
