Про то, что человек я не особенно хороший (пишу об этом безо всякого жеманства), знаю давно и наверняка. Нехорошесть моя единственно тем скрашивается, что никому из окружающих за Мать Терезу я себя не выдавал и, как принято выражаться в кругу современной российской интеллигенции, “позитивно не позиционировался”. Нет, в рамках десяти заповедей – спасибо общепринятым нормам и уголовному кодексу – сдерживать себя Вашему покорному слуге кое-как удаётся, что же до остальных, более изящных и оттого менее распространённых благодетелей, то в них автор, увы, не преуспел.
Ну не преуспел, и всё тут. А если и отчебучил я какое-никакое доброе дело, то скорее по недосмотру разума, нежели по зову сердца. Вот и недавний вылет российской сборной из футбольного чемпионата Европы воспринял я с каким-то дремучим, совершенно нерациональным и для самого себя труднообъяснимым торжеством. В этом странном антироссийском злорадстве признаюсь (но не каюсь) вовсе не для того, чтобы исподволь перейти к модному нынче бичеванию политики путинского режима. Ветреная мода и суетливая политика к теме предлагаемой рубрики не имеет ни малейшего отношения. С вашего позволения, речь пойдёт о предмете куда более вечном. …О добре. Нет, не о добре, накопленном в сундуках и в ценных бумагах, а о Добре как о жизненной потребности некоторых, как ни странно, но всё ещё живущих рядом с нами людей. Я не стану разбираться, отчего так вышло, что благородные поступки героев рубрики, примеренные к нам с вами, смотрятся, “как на корове седло” или того хуже – высоченными клоунскими колпаками, потешно реющими над среднестатистической толпой “адекватных людей”. Колпак с бубенчиками, по мнению “нормального” большинства, – обязательный атрибут потешных “лохов”, шокирующих публику всякими неказистыми странностями. И спорить с тобою, уважаемый читатель, когда, сделав круглые глаза, заявишь ты, что ничего удивительного в нижеописанном не видишь и сам поступил бы именно так, а не иначе, я тоже не стану. Чего ж тут спорить, я просто искренне возрадуюсь завидному твоему благородству.
Итак…
Практикующий семь дней в неделю доктор Рассел Донер (Russell Dohner) – человек весьма немолодой. Впрочем, он на целых три года моложе, чем семь дней в неделю ассистирующая ему медсестра Флора Боторфф (Flora Botorff). Медсестре Флоре пошёл уже восемьдесят девятый год, и, следовательно, доктору Донеру вот-вот стукнет восемьдесят шесть. И всё же, вовсе не возрастом и не суммарным медицинским стажем (114 лет) славен данный “тандем”. В приятном отличии от другого “тандема” этот прославился полнейшим наплевательством к обретению власти над себе подобными посредством сосредоточения в собственных закромах несметных материальных ценностей. Справедливости ради следует отметить, что медицина, пусть даже американская – это не российская торговля углеводородами, но и в ней (тем более за 57 годков непрерывной практики) сказочно разбогатеть очень даже возможно.
Доктор Расс не разбогател. Окончив в 1955 году медицинский колледж и с тех былинных пор ни разу не побывав в отпуске, он так и не обзавёлся “Мерседесом” или, на худой конец, “Лексусом”. Более того, выпустив на свет божий 3 400 младенцев, он так и не стал отцом собственных детей. “Здешние барышни всегда считали меня странным типом”, – с улыбкой признаётся корреспонденту гламурного журнала иллинойский Айболит. И тут же, тихонько, чтоб не услышала строгая сестра милосердия Флора, добавляет: “Что же касается подружек, то у меня их всегда хватало, я ведь сельский доктор, а не сельский ксёндз.”
Ксёндза доктор Донер приплёл для красного словца – католического прихода, как и любого другого, в трёхтысячном посёлке не имеется. Увы, содержать церковь в малонаселённом медвежьем углу нерентабельно. Вот и едут иллинойские сельчане час с небольшим до близлежащего в семидесяти милях Храма Господнего. Немощным же старикам, дотянувшим до последнего роженицам и прочим внезапно захворавшим примерно такое же расстояние до городской больницы зачастую оказывается непреодолимым. Вот тут-то и приходится как нельзя кстати старый добрый доктор, принимающий страждущих семь дней в неделю в чистеньком своем офисе с гераньками на окнах.
Офис за 57 лет практики Рассел Донер сменил дважды: первое здание сгорело, второе снесли. Что поделаешь, не всё в этой жизни зависит от нас. Вот и цены за медицинские услуги, хочешь не хочешь, но приходится пересматривать. Сразу после окончания колледжа плату за приём молодой доктор Расс определил в два доллара, хотя кое-кто из однокашников уже тогда брал все три. “В молодости очень многого хочется, и материальные ценности представляются крайне важными”, – как бы оправдывается за давнишнее своё пристрастие к рвачеству восьмидесятипятилетний земский врач. Впрочем, “заломив” двухдолларовый гонорар, но осознав впоследствии всю глубину личного падения в пропасть алчности, наш герой не увеличивал цену за свои профессиональные услуги на протяжении двадцати лет – вплоть до 75-го года. По всей видимости, именно в течение этих двух десятилетий и приобрёл Расс Донер славу “странного типа” у местных девок на выданье. Однако, невдомёк сельскому доктору, что тогда, что сейчас, с какой такой стати драть со страждущих земляков с каждым годом всё больше, если на скромную жизнь и без того хватает. Неужто лишь для того, чтобы будущей невесте понравиться.
А гонорары коллег росли тем временем как на дрожжах, да и доллар не стоял на месте – пятился. Сдавая в аренду окрестным фермерам доставшееся от родителей поле и не чураясь съестных подношений пациентов, неприхотливый врач сам по себе ни в чём не нуждался. Другое дело, какой-никакой инструментарий, плюс простенькие аптечные запасы – и то и другое заметно росло в цене. К 1985-му году концы с концами не сошлись настолько, что скрепя сердце пришлось ввести новые расценки. И вот, с того самого 85-го года и по сегодняшний день визит к доктору Донеру обходится в …5 долларов.
“Серьёзных операций я не произвожу – ресурсы не позволяют. Да и доктор я, честно говоря, не особо высокой квалификации, – скромничает терапевт с 57-летним стажем, вылечивший как минимум три поколения односельчан. – Практика моя? Да так, ерунда всякая: измерить и привести в норму давление, наложить швы, иногда случаются (!) экстренные роды”. И тут же, как бы убоявшись лавины заезжих гипертоников и экстренных рожениц со всей страны, доктор честно предупреждает, что лечит исключительно земляков и что при этом никаких страховок не принимает, как и никаких кредитных карточек – Cash only. Десяток яиц и банку домашней сметаны – с превеликим удовольствием, но пять целковых в любом случае вынь да положь, у строгой Флоры не забалуешь – ей нужно регулярно жалование платить 100 (!) долларов в неделю.
Между прочим, с зарплатой для ассистентки проблем нет, народ прёт – в рукописном журнале приёмов живого места на месяц вперёд не найдёшь. И не потому идут люди, что дёшево, в конце концов, по нынешним временам и от полсотенной не обеднеют тамошние фермеры. Просто очень уж привыкли местные жители к доктору Рассу, зачастую и на свет-то Божий появившиеся (в медицинском смысле) благодаря его стараниям. “Нет, на пенсию не собираюсь, – делится он планами на будущее. – И в отпуск не пойду. …Цены ? – тут весёлость доктора пропадает без следа. – К сожалению, никакой гарантии дать не могу. Пока что на самое необходимое хватает. Ну, а там поглядим, в крайнем случае, буду брать по семь долларов”.
PS. По возможности “литературно” (в меру скромного своего дарования) переводя беседу гламурного журналиста с милягой-доктором, лишний раз убедился я в собственной “нехорошести”. Скрывать не стану, позавидовал я “собрату по перу”, причём не самой белоснежной из случавшихся со мною завистей. И дело тут не в разнице наших с коллегой гонораров (хотя и в ней тоже), но в предоставившейся ему возможности увидеть собственными глазами одного из тех, к кому в минуту беспомощности и отчаяния взываем из последних сил: “Cпасите, люди добрые!”
