В столичном городе Асунсьон (мало кому известном за пределами Парагвая), улицы носят странные имена: “Команденте Белов”, “Команденте Саласкин”, “Команденте Канунников”, “Офисиеро Серебряков”, бульвар “Россия”… А на Западе, у самой боливийской границы, расположен городок Форте-Серебряков. В городке том стоит необычный для тех далеких мест памятник с очень длинным названием: “Русскому Воинству и Его Превосходительству бригадному генералу Парагвайской Армии Белову Ивану Тимофеевичу”
Но про все про это, по печальному обыкновению, в школе мы “не проходили”.
В развязанной Боливией Чакской войне (1929-1935 гг.), в рядах парагвайской армии службу несли три с половиной тысячи русских казаков, солдат и офицеров. Двести тридцать шесть наших с вами соотечественников отдали жизнь за свободу и независимость Парагвайской Республики. Бывшие белогвардейцы, пережившие ужасы Первой мировой и Гражданской войн, сполна испытавшие тяготы и унижения вынужденной эмиграции, не были наемниками в бог знает где разразившихся сражениях. В далекий Парагвай этих по всему свету мыкавших горе людей позвал бывший их боевой товарищ – генерал Иван Тимофеевич Беляев, мечтавший о создании в Парагвае колонии-поселения “Русский Очаг”. Один из сподвижников генерала, Александр Экштейн-Дмитриев, писал о “Русском Очаге” как о “духовном пристанище для сотен тысяч изгнанных из родной страны, где обычаи, религия и вековая культура могли бы сохраниться, “как в Ковчеге”, до лучших времен”.
Красивой мечте офицеров-романтиков не суждено было сбыться во всей ее полноте, но взамен громкой славы патагонских “пажеских корпусов” и “донских станиц” по сей день чтут в тех южноамериканских краях память о русских солдатах, ходивших в штыковую под парагвайским флагом, о русских офицерах-полководцах, “не числом, а умением” одержавших победу над до зубов вооруженным агрессором.
…Старый, полуразрушенный форт Бокерон был единственной преградой на пути отлично вооруженной боливийской армии, победным маршем направляющейся в глубь парагвайских территорий. За Бокероном агрессору открывалась прямая дорога в столичный Асунсьон, и возглавивший к тому премени парагвайский генштаб Иван Тимофеевич Беляев лично занялся организацией обороны архаичной крепости. Кроме спешных работ по модернизации редутов, русские генералы Беляев и Эрн разработали сеть укрепрайонов, расположенных с обоих флангов на подступах к основным укреплениям. Укрепления строились в глубокой тайне и были отлично замаскированы. В то же время, с чрезмерным шумом и размахом возводились ложные артиллерийские позиции, немедленно нанесенные на оперативные карты боливийской разведкой. Кроме всего перечисленного, бывшие белогвардейцы организовали в зоне предполагаемых тылов противника мобильные диверсионные отряды, укомплектованные опытными профессиональными военными и прекрасно ориентирующимися в малоизученных окрестностях с помощью представителей местных индейских племен.
Сражение, как и предполагал не понаслышке знакомый с немецкой тактикой Беляев, началось массированными бомбардировками боливийской авиацией парагвайских “артиллерийских позиций”. Три эскадрильи бомбардировщиков в течение целого дня сбрасывали драгоценные бомбы на вымазанные дегтем пальмовые стволы бокеронских “батарей”. Следом за авиацией уверенные в своей безнаказанности в атаку двинулись боливийские танки, …тут же расстрелянные из замаскированных укреплений немногочисленными, но прекрасно расположенными парагвайскими пушками.
В течение двух с половиной суток защитники Бокерона отбили восемь атак и перешли в наступление. Деморализованные боливийские полки в панике бежали к границе. В далеком 1934 году, в далекой южноамериканской стране босоногие парагвайские солдаты под командованием русских капитанов победно шагали на запад, распевая переведенные на испанский язык войсковые казачьи песни.
…Выдумать подобное в голову не пришло бы ни одному фантасту, но любопытно узнать, рассказывают ли о тех славных событиях своим питомцам современные российские историки в декорированных двуглавыми орлами аудиториях вновь открывшихся кадетских корпусов? Впоследствии консультант Лиги Наций, американский военный эксперт Дэвид Зук напишет в мемуарах, что парагвайский генштаб под руководством Беляева “не только применил сполна опыт Первой, но предвосхитил во многом тактику Второй мировой войны”, а чешский военный атташе в Боливии генерал Плачек отметит в докладе, что “грамотные действия русских военачальников и выносливость парагвайских солдат в тяжелейших природных условиях позволили одержать убедительную победу в Чакской войне”.
Более десяти лет прошло после переезда Ивана Тимофеевича в Парагвай. Все эти годы его чаянья и надежды, его беззаветная служба новой Отчизне, его энергичное сотрудничество с парагвайскими властями призваны были приблизить исполнение давнишней заветной мечты. И вот наконец-то, в июне 1935 года, после подписания мирного договора пришло время непосредственно заняться обустройством русской колонии в междуречье Параны и Парагвая. К этому времени в воюющую страну из благополучной Франции прибыли четыре парохода с белогвардейскими эмигрантами. Встречали их “с распростертыми объятиями”, ведь в Парагвае выходцы из заокеанской северной страны пользовались непререкаемым авторитетом простых людей и всяческой поддержкой правительства. При непосредственном участии русских профессоров был создан в столичном университете инженерный факультет, русские врачи лечили благородное население столицы, и их же заботами о простых парагвайцах открыты были в Асунсьоне первые фельдшерские курсы. Стала выходить русская газета со старомодным названием “Парагуай”, и с откровенным девизом на первой полосе: “Европа не оправдала наших надежд, Парагвай -страна будущего”. Однако, человеком будучи многоопытным и прекрасно понимая, что ковать железо нужно, “пока оно горячо”, Беляев представил в парламент проект закона “О правах и привилегиях русских иммигрантов”. Стоит ли говорить, что благодарные генералу-победителю законодатели приняли сей документ в первом же прочтении. Закон “О правах” предусматривал свободу вероисповедания, создание русских школ, сохранение казачьих обычаев и традиций общинного владения землей. Иваном Тимофеевичем (большим знатоком “русской души”) предусматривался также строжайший запрет на продажу алкоголя в радиусе пяти километров от станиц-поселений. Но зато вновь прибывшие колонисты освобождались от уплаты пошлины на ввозимое имущество.
И все же, достаточно скоро даже самые оптимистично настроенные активисты “Русского Очага” стали осознавать всю утопичность затеянного ими проекта. Парагвайское правительство, несмотря на искреннее своё желание поддержать “Русский Очаг”, оказалось не в состоянии создать для крайне небогатых поселенцев хоть какую-то материальную базу. Изматывающая война подорвала и без того нищую экономику отсталой аграрной страны. Ступившим на берег и неотягощенным имуществом иммигрантам из всего сельскохозяйственного инвентаря выдавалось лишь мачете, которым предстояло очистить будущую пашню от пальмовых лесов. Не выдерживая тягот быта, спасаясь от непривычного климата и тропической лихорадки, казаки-хлеборобы массово уезжали в более благодатные и обжитые страны – Аргентину и Бразилию. И всё же, рухнувшая мечта о Русском Очаге, не погребла под своими обломками судьбы поверивших в нее людей.
Иван Тимофеевич, используя свои связи, без устали и зачастую успешно подыскивал соотечественникам достойные должности. Многие бывшие военные становились кадровыми офицерами парагвайской (а впоследствии уругвайской, чилийской и боливийской) армии. Вплоть до середины семидесятых годов двадцатого столетия русские фамилии то и дело встречались в списках южноамериканского генералитета и профессоров военных академий стран региона.
Позже Беляев, не без законной гордости, напишет: “Памятником нашего труда остались тысячи русских интеллигентов, с честью устроившиеся в Парагвае или расселившиеся по Аргентине, Уругваю, Бразилии, и двадцать тысяч русских крестьян, нашедших здесь спасение. И от всех этих людей я не слышал ничего, кроме искреннего привета и благодарности”.
…Кому как не нам с вами, в своем большинстве с превеликими трудностями враставшим в новую землю, не оценить по достоинству хлопоты устроенного вполне генерала парагвайской армии синьора Беляева о мало или же вовсе не знакомых ему соотечественниках. Но широкой души этого человека хватило не только для того, чтобы вместить в нее заботы о разбросанных по всему свету земляках, особой страницей жизни Ивана Тимофеевича стала история удивительной его дружбы с индейцами племени Чако. То ли с мальчишеских лет сохранившаяся привязанность к индейской романтике, то ли возникший в годы экспедиций в дикие земли интерес к судьбам парагвайских аборигенов, но скорее всего врожденное чувство справедливости послужило прологом этой истори.
Почил бы себе генерал на лаврах в почетном звании инспектора парагвайской армии, ан нет…. В 1936 году “карьерист” Беляев уже не для кого-то, а для себя лично выхлопотал сомнительную должность с мудрёным названием: “директор патроната по делам туземцев при аграрном ведомстве.” Мало того, что свой патронат он “уважать заставил”, но человеком будучи “честных правил” и огромного упорства, протащил через парламент “Декларацию о правах индейцев” …и лучше “выдумать не мог”. Декларация эта (первая в Южной Америке) закрепляла за коренными жителями их исконные земли, позволяла индейцам охотиться и ловить рыбу круглый год безо всяких лицензий.
В 1940 году под эгидой “патроната” Иван Тимофеевич организует школу-колонию, в которой лично преподает двумстам тридцати индейским слушателям испанский язык, гигиену и основы сельского хозяйства. Он читает им Библию, по ходу переводя ее тексты на диалект Чако. При этом Иван Тимофеевич вовсе не миссионерствует, поощряя отправление своими “студентами” старинных индейских обрядов. В подвижничестве Ивану Тимофеевичу всемерно помогали жена, Александра Александровна Беляева, и русская женщина-врач Бронислава Сушник.
“Белый вождь” – так прозвали жители Асунсьона пожилого русского чудака с седенькой бородкой, разгуливающего по городу в окружении своих “импозантных” питомцев. М.Д. Каратаев, друг и современник генерала Беляева, вспоминает: “Довольно многочисленные группы индейцев два-три раза в год приходили в столицу и располагались в генеральском дворе. Являлись они из Чако в настолько “декольтированном” виде, что полиция в город их не пускала, и ночью они тайно пробирались в генеральский сад. Троих-четверых Его Превосходительство лично снабжал старыми штанами или пижамами, таким образом получали они возможность выходить на улицу. …Они возвели его в “клан тигров” – маленький, щуплый и благодушный Беляев похож был на тигра, “как гвоздь на панихиду”. Жена называла его ласково Заинькой, и это ему подходило гораздо больше “. А далее Каратаев пишет следующее: “Воистину невообразимой может оказаться человеческая судьба. О русском генерале Беляеве как о таковом через 2-3 десятилетия исчезнет всяческая память. Но как индейский “дух-касик”, как друг и благодетель народа, он не будет забыт, пока на земле останется хоть один из представителей этого племени”.
Его отпели в декабре 1957-го года, в русской православной церквушке, и свезли на пустынный островок посреди реки Парагвай.
….А еще “Парагвай” – это название далекой-предалекой страны, найденной когда-то маленьким Ваней на чердаке подмосковной усадьбы в почерневшем от времени сундуке суворовского солдата.
