В столичном городе Асунсьон (мало кому известном за пределами Парагвая), улицы носят странные имена: “Команденте Белов”, “Команденте Саласкин”, “Команденте Каннуников”, “Офисиеро Серебряков”, бульвар “Россия”… А на Западе, у самой боливийской границы, расположен городок Форте-Серебряков. В городке том стоит необычный для тех далеких мест памятник с очень длинным названием: “Русскому Воинству и Его Превосходительству бригадному генералу Парагвайской Армии Белову Ивану Тимофеевичу”.
Но про все про это, по печальному обыкновению, в школе мы “не проходили”.
Согласись, читатель, не обязательно быть убежденным монархистом, столбовым дворянином или, на худой конец, гордым потомком донского есаула, чтобы пробежали по спине мурашки при прочтении приведенной ниже цитаты. Достаточно, на мой взгляд, просто ощущать себя русским человеком в духовном смысле этого словосочетания, да-бы оценить слова правнука суворовского адъютанта, врангелевского генерала, старшего советника генерального штаба совершенно невообразимой армии Ивана Тимофеевича Беляева. “…Я мечтал об одном: в море продажного разврата и растления я надеялся найти горсть героев, способных сохранить и взрастить те качества, которыми создавалась и стояла Россия. Я верил, что эта закваска, когда свершится полнота времен, когда успокоится взбаламученное море революции, сохранит в себе здоровое начало для будущего. И уж если нельзя было спасти саму Росиию, то хотя бы можно было спасти ее Честь”.
…Что же касается личной чести, то ее он спас в нереальной дали. На противоположном конце света от родного Санкт-Петербурга, в позабытом людьми и Богом государстве Парагвай ему воздвигнут памятник и названа в его честь улица. А еще, и уж не знаю радоваться этому или огорчаться, но благодаря Беляеву и его соратникам (в исконном смысле, от слова “рать”) русским быть в Парагвае много почетнее, чем в самой России. Не будь мы с вами в силу разных причин “иммигрантским перекати-полем”, и то подивились бы этаким почестям, оказанным одному из нас во вновь обретенном отечестве. А уж на собственном загривке испытав прелести врастания обрубленными корнями в новую землю, и подавно должны понимать, насколько важно имя этого человека для коллективной памяти отвергнувшего его народа.
…Ваня родился 19 апреля 1875 года. И при этом не где-нибудь, а непосредственно в казармах Лейб-гвардии Измайловского полка. Именно там квартировал со своей семьей отец новорожденного – Тимофей Михайлович Беляев, офицер второй Лейб-гвардейской артиллеристской бригады. Лучшего места для появления на свет божий и не придумать для правнука Леонида Федоровича Трефута – личного адъютанта самого (!) Суворова. Впрочем, вскоре отец счел за благо сменить “героический лейб-гвардейский быт” подрастающего малыша на тишину родового поместия. Впоследствии в своих воспоминаниях Иван Тимофеевич Беляев отметит, что именно там, на темном усадебном чердаке, копаясь в древних сундуках прадедова архива, наткнулся он впервые на пожелтевшую от времени карту загадочной страны и на план столицы ее – города Асунсьона. Заинтересовавшись государством с чудным названием Парагвай, Ваня решил разузнать о нем поболее. Так он прочел о нехоженных землях, о бронзовотелых индейцах племени Чако, о войне маленькой республики за свою независимость против большущей Аргентины и огромной Бразилии. …Ох уж эти индейцы с топорами да копьями, своими перьями и боевой раскраской не дававшие покоя русским мальчикам из благородных семей. Хоть бросай все и беги от толстой немки-гувернантки на выручку краснокожим, к берегам далекой реки Парана.
Ну а потом, как издавна было заведено в офицерской династии Беляевых, приняли семилетнего Ваню в кадетский корпус. Ни часа свободного – все муштра да науки. И все же, не изменяя детскому увлечению, юный кадет выкраивал время для книжек по географии, этнографии и антрологии Южной Америки, да вдобавок ко всему взял и выучил на удивление однокашников “необязательный” испанский язык. Вот и не верь после всего этого в предначертанность людских судеб. Годы минут с той поры. В пятнадцатом в Карпатах его представят к Георгию “за спасение батареи и личное руководство атакой”, в шестнадцатом, командуя дивизионом тяжелых гаубиц, он примет участие в Брусиловском прорыве, а в семнадцатом (поздновато, лишь в сорок два года) произведен будет в генерал-майоры. В том же семнадцатом, по свидетельству очевидцев, на псковском вокзале пьяный унтер со взводом ошалевших от “равенства и братства” солдат прикажет суворовскому правнуку подобру-поздорову снять генеральские погоны и отправиться под его командою “громить буржуев”. “Милейший, – не моргнув глазом ответит баламуту Иван Тимофеевич, – да я не то что погоны, я и лампасы вместе со штанами сниму, если вы со мною на немца повернёте. А на “внутреннего врага” не ходил и не пойду, вы уж увольте!” Обошлось. По тому неспокойному времени (Приказ №1 Петроградского Совета “Об отмене прав начальников, введении избирательного порядка в войсках и контроля солдатских масс над офицерством”) запросто могли бы там же на вокзальном перроне поставить Ивана Тимофеевича к стенке, но, судя по всему, судьба его хранила для более важной миссии, чем плевок в морду революционного быдла.
…Дон, Кавказ, Крым, Новороссийск. Пришлось все-таки повоевать против “внутренних врагов”, до полного краха отрекшейся от своих сыновей России. Одним из последних чудом вырвался генерал Беляев в Константинополь. Три бесконечных года унизительной нищеты, чередующейся с безработицей поденщины и глухой безысходности сломившей не одну тысячу еще совсем недавно блестящих представителей офицерской касты. Но он не пил по кабакам, он неустанно искал применения своим знаниям, ведь артиллерист – это и инженер, и математик, да ко всему еще – член Императорского Географического Общества, тонкий знаток четырех европейских языков. Лишь в 1923 году Ивану Тимофеевичу удается получить место преподавателя иностранных языков в городском колледже …Буэнос-Айреса. Вот как оно обернулось, всего-то в двух днях езды вверх по реке Паране от страны детских грез – Республики Парагвай.
Постылый 1924 год – год предательского признания Советского Союза большинством европейских держав, стал ужасным годом в судьбах сотен тысяч русских иммигрантов. В Болгарии, Югославии, Турции белоиммигрантов гнали с и без того никудышных работ, лишали вида на жительство, травили как могли, опасаясь навлечь на себя гнев короткого на расправу Красного Соседа. В Западной Европе романтическое увлечение “трагическими судьбами русских солдатиков” к тому времени тоже сошло на нет.
Кое-какие деньги, имевшиеся в европейских банках, таяли на глазах, и многие тысячи простых русских людей – казаков-станичников, “нижних чинов” и членов их семей – караулил голод. Ну и какое, казалось бы, до всего этого дело преподавателю языков сеньору Хуану Белофф. Жаль, конечно, соотечественников, но что поделаешь, ведь у него самого всего-то два пиджака и жена, обшивающая соседок на им же отремонтированом “Зингере”. Однако не спалось сеньору Хуану звездными буэнос-айресскими ночами, не спалось и думалось. А если думать напролет дни и ночи, то до чего-нибудь непременно додумаешься, и, одев второй – парадный – пиджак, взял он да и отправился на прием к парагвайскому послу в Аргентине – доктору Мануэлю Гондра. Свершилось чудо: проект Ивана Тимофеевича “Патриотическая эмиграция”, ставящий целью привлечь в Парагвай десятки тысяч русских иммигрантов, пришелся по вкусу правительству полунищей страны. В конце1924 года (по приглашению парагвайской администрации) генерал Беляев отправился вверх по той самой реке Парана, в некогда виденный на прадедовской карте таинственный город Асунсьон. Тем временем чудеса продолжились совершенно неожиданным “дежавю”. Уже потом, спустя годы, Иван Тимофеевич напишет в своих мемуарах, что “далекой Родиной повеяло, лишь ступил я на парагвайский берег”, и что “…вокзал Асунсьона как будто срисован с родного царскосельского, да и сам городок – Владикавказ, да и только”. В Парагвайском “Владикавказе” имелось на тот момент пять автомобилей и одна единственная мощеная улица, впрочем пущен был по ней трамвай, и даже присутствовало электрическое освещение. Помыкавший на своем веку горя и вкусивший безденежья генерал с удовольствием отметил, что “жизнь в парагвайской столице весьма дешевая и земли в округе для устройства колонии более чем предостаточно”. Неизбалованный вниманием президент республики Эрнесто Аяла, лично принял сеньора русского генерала и официально объявил ему о своем согласии принять на поселение беженцев из далекой страны. В числе неограниченного количества переселенцев попросил президент обеспечить приезд по крайней мере двенадцати специалистов – инженеров, путейцев, конструкторов, геодезистов, и гарантировал для них жалование депутатов парагвайского парламента (2,500-5,000 песо в месяц). Вскоре выходящая в югославском Белграде русская газета “Новое Время” разнесла благую весть, и поехали из неприветливой Европы в Бог знает откуда взявшийся Парагвай первые переселенцы. Примечательно, что обживать далекие берега ринулись вовсе не истосковавшиеся по земле хлеборобы и даже не предприимчивые коммерсанты. Как случается это во все времена, на столь же романтическое, сколь рискованное предприятие, раньше других решились неисправимые мечтатели и идеалисты из интеллигенции. Впрочем, были они не “юношами пылкими”, но прошедшими сквозь горнило гражданской войны офицерами, нежелающими оставаться второсортными гостями в европейских столицах и, как писал один из них – Александр Эпштейн-Дмитриев, “мечтавшими о колонии – Русский Очаг, о духовном пристанище для сотен тысяч изгнанных из родной земли, где обычаи, религия и вековая культура могли бы сохраниться, словно в Ковчеге, до лучших времен.”
Отправившись к берегам Южной Америки, они считали свой боевой опыт, приобретенный в Мировой и Гражданской войнах, ненужным балластом, искренне надеясь в позвавшей их земле найти достойное применение университетским своим и гимназическим дипломам. Однако, судьба-злодейка распорядилась иначе. Перед тем как обрести “духовное пристанище”, им предстояло его отстоять. Отстоять едва затеплившийся “Русский Очаг” с английской винтовкой в руках, в вырытых в парагвайской земле траншеях, под шквальным огнем боливийской артиллерии. И эта мало кому известная война будет кровавой. Самой кровавой за всю историю Южной Америки.
(продолжение следует)
