“Листья желтые,
Скажите, что вам снится…”.
Буддийская мантра
Из всех сельхозработ, необратимым бременем сваливающихся на плечи домовладельца, самая, на мой взгляд, тяжкая и наименее благодарная – это уборка осенних листьев. До самого темна, тихонько матюкаясь, сгребаешь все это “золото лесов” в придорожные сырые кучи, с тем, чтобы уже к следующему утру весь двор вновь засыпан был бурой листвой. Ах, как бы хотелось, забросив к чертям собачьим постылые грабли, провалиться в скрипучий диван и “прогулять” напропалую целый осенний денек!
В самом деле, друзья, да пропади все оно пропадом. Давайте хотя бы на день похерим заботы о хлебе насущном. Давайте одним из осенних деньков под сердитое ворчание ноябрьского ветра в каминной трубе, под уютный храп свернувшегося калачиком пса, под рюмочку водочки в поздний завтрак и под вторую в ранний обед устроим сами себе Именины Сердца. При этом так надо подгадать, чтобы за окнами противно дождило, что-бы сумрачно было с самого утра и омерзительно промозгло. Чем сумрачнее на дворе, чем на улице промозглее, тем чудеснее в допотопном гэдээровском пледе придаваться вожделенному безделию. Я больше не покорный супруг, не заботливый отец, не исполнительный сотрудник, я – сурок, забившийся тушкой в согретую дыханием норку. Правая лапка придерживает на груди полуоткрытое чтиво, левая размеренно забрасывает в рот содержимое коробки “Птичье молоко”. Эх, оно, конечно, надо бы не валяться рыхлым тюком, а, собрав в кулак остатки воли, взбрыкнуть что есть силы задними конечностями, …дабы выстроить для себя из пледа некое подобие спального мешочка. Но, увы, остатки воли растеклись согретым за щекою “птичьим молоком”, а жена – на работе.
Шуршу себе страничками. Только, бога ради, – не переполненной ужасами внешнего мира периодикой и не новомодными перлами элитных авторов, а чем-нибудь эдаким… – полурассыпавшимся томиком Библиотеки приключений. Прогуливать так прогуливать, и в этом чтении важна не информация, но сам процесс размеренного переворачивания страничек. Странички хрусткие, как осенние листья, дух от них непередаваемый. Тут тебе и терпкий аромат папоротников Затерянного мира (с примесью грозового запаха неумолимо надвигающегося родительского собрания), романтический душок портянок Зверобоя, кубрик капитана Немо, нежная шейка сидящей впереди Семеновой Тани (в беззащитном отвороте слегка присыпанного перхотью школьного платьица).
…Что б вам, тварям, пусто было! Сначала трезвонит тот, здоровенный, засевший в засаде на письменном столе между принтером и факсом, а следом за ним мерзкой бормашинкой вибрирует под теплым брюшком мобильный недоносок: Вставай, тунеядец, вылазь из-под тёплого пледа и отправляйся туда, где противно дождит, где сумрачно с самого утра, где донельзя промозгло. Чем сумрачнее на дворе, чем на улицах промозглее, тем почему-то необходимее покорному супругу, заботливому отцу и исполнительному сотруднику покинуть с таким трудом угретую дыханием норку. Вставай, тунеядец, мы знаем, что спрятался ты от всех нас под гэдээровским пледом и под собачий храп пожираешь “Птичье молоко”.
И ведь будут трезвонить и вибрировать в пузо до тех пор, пока не вступится за меня верная “ансвер-машин”. Строгий, но вежливый, голос с ужасным акцентом тактично заметит: “Задолбали, гады! Неужели вам, козлам, даже после четвертого звонка не понятно, что я сильно не здесь. Оставьте это ваше дурацкое сообщение, и я вам перезвоню, как только, так сразу”.
* * *
Хмурясь мохнатыми тучами, вновь и вновь заметает трудяга Ноябрь едва очищенный от “золота лесов” промокший дворик. Трава, обессилевшая от ежесекундного стремления вверх, аж не дышит в сладком предвкушении зимнего покоя. Теплый плед осенних листьев… как сладко дремлется под ним разномастным букашкам-таракашкам. Но нет, бродит взад-вперед по двору придурок с граблями, день изо дня вступая в бестолковое единоборство с гуманными законами мудрой природы.
