Отшумела масленичная неделька. Отъелась золотыми блинами, отпилась медомасловой бражкой, отлазилась за хромовыми сапожками по скользкому ярмарочному столбу. А может, и не так, может быть, по-другому: считаясь со скучными реалиями современного жития, отмечали мои уважаемые читатели древний языческий праздник. Ну поели блинов из русского магазина, ну попили водочки “Stoly” и даже (чем чёрт не шутит) спели сами себе на удивление “Ой, мороз, мороз…”
Ладно, так и быть, на этот раз простим себе этакую некомпетентность. Однако на следующий год давайте пообещаем местному населению не ударить в грязь русскоязычным лицом и тряхнуть былинной стариной в полном соответствии с их на наш счёт “экспектейшинами”. В конце концов кому как не нам гордо нести по Северной Америке расписной факел древнеславянской аутентичности (учтите, однако, что зачастую наши англоязычные соседи слово “факел” понимают превратно).
Ввиду всего вышесказанного позвольте предложить краткий курс этно-ликбеза, призванный в течение следующих пяти минут превратить вас в непререкаемых масленичных авторитетов.
Итак ….
Каждый день праздничной недели именовался особым прозвищем, в самом прямом смысле отражающим его содержание. Все семь дней масленицы (а масленица – это именно семь дней сплошного разгуляева, а не скромный выпивон в воскресенье) имели ритуальное значение, и потому нарушение строгого алгоритма (алко-ритма?) напрочь лишило бы сакрального смысла данное мероприятие. Первый денёк, понедельник, именовался Встреча.
О работе в этот крайне важный день не могло быть и речи. Посудите сами, ведь до исхода Встречи нашим (…да не примазываюсь я, Глафира Протопоповна, просто в американской сторонушке искренне ощущаю себя посконным русичем) далёким предкам предстояло не только соорудить Зиму-чучело, не только залить ледяные горки, но и обойти соседей, дабы разработать чёткий план предстоящих торжеств. Не вам рассказывать, в каком состоянии возвращались далёкие предки в родную избу после посещения самого что ни на есть последнего родственничка и, следовательно, в каком состоянии встречали они день второй.
Заигрыш – вторник. После позднего пробуждения и плотного завтрака (можно с водочкой, но пока что без блинов) и стар, и млад отправлялись опробовать накануне сооружённые аттракционы. Кроме общепринятых зимних забав, в Заигрыш считалось хорошим тоном распевать свежесочинённые частушки, а также водить общие хороводы. Общие – в смысле включающие в себя представителей сильного, в обычное время нехороводного пола. Совместные хороводы, помноженные на игры на свежем воздухе, плюс отсутствие электрического освещения, приводили к ещё более позднему пробуждению, нежели накануне… А за слюдяным оконцем уже Лакомка. В масленичную среду, в Лакомку, происходило одно из важнейших событий праздничного протокола: именно с этим ежегодным ритуалом связана поговорка “К тёще на блины”. В этом месте следует отметить, что у чрезвычайно многодетных русских тёщ зятьёв имелась целая орава, и достойно накормить блинами эту не всегда доброжелательную команду стоило женщинам немало денег и здоровья. Зятьки выпивали да закусывали, всячески провоцируя и без того “всех на нервах” тёщ на какую-нибудь бестактность. Дело в том, что обидившую зятька (будь он неладен) в ходе тёщиных блинов “вторую маму” разрешалось не звать на ответные блины в дом к “молодым”. Ответные блины состоятся только в пятницу, в так называемые Тёщины вечёрки, но им ещё предшествует Широкий четверг. Почему четверг широкий, историки с этнографами вразумительно ответить не в состоянии. Мы же с вами будем считать его таковым ввиду широчайшего спектра всепоглощающего безделия и безбрежности выкаблучиваемого в этот день ухарства. Вечером Широкого четверга ходили колядовать, и в надежде на более щедрое угощение ряженные вымогатели таскали по избам жуткое чучело издыхающей Зимы. Короче, бр-рррр, да и только; и вам в вашем Торонто до такой степени аутентичности опускаться не следует во избежание обвинений русскоязычной общины в ритуальном рекете.
А на дворе, как мы с вами время ни тянули, – Тёщина пятница. Как уже указывалось выше, счастливцы, умудрившиеся поссорится с тёщами в среду, от непростого этого визита освобождались и пьянствовали, так сказать, во “фристайле”, без всяких традиционных заморочек. Положительные же зятья (материально зависимые, подкаблучные, перед бабою своею сильно проштрафившиеся, от жёниных братьёв опасающиеся в глаз схлопотать – в общем, подавляющее большинство), тёщ должны были не просто в гости позвать, но с выкрутасами. Тут уж тёщи изгалялись, как только могли; и зятёк обязывался суровой традицией приглашать ммм-мамашу (будь она неладна), проявляя чудеса лести и терпения. И чем усерднее зазывал несчастный тёщу в свой дом, тем существенней оказывалась материальная поддержка, менее твёрдым каблук, более скорой амнистия за щипание девок в заигрышном хороводе, а синяк под глазом от жёниных братьёв до конца поста и так заживёт. Одно хорошо: в компании с тёщей особенно не покуражишь, и оттого и голова субботним утречком трещала чуть тише, чем в предыдущие масленичные дни.
Суббота – Золовкины посиделки. И тут возникают некоторые сложности. В каких-то деревнях в этот день полагалось золовке (сестре мужа) устраивать невесткам (женам своих братьев) гулянку в обмен на приносимые подарки, в других селениях всё с точностью до наоборот; ну а в третьих – девки на выданье и замужние молодухи, связанные абы каким родством, собирались на весёлый девишник в доме старшей и оттого более авторитетной либо невестки, либо золовки. Нам остаётся только гадать, чем в этот лишённый общества супруги и потому безмерно тягостный вечер спасались от невыносимой тоски по своим благоверным русские мужики. Наверняка грустили, подперев бороду кулаком и – дабы подсобить касаточкам – тянули за них дневную норму пряжи. На худой конец собирались в добровольные пожарные дружины для дальнейшего оттачивания слаженных действий при тушении барской усадьбы. Читали по слогам оды Ломоносова, после чего обсуждали прочитанное с жаром, рискующим перейти в мордобой.
Мордобой в субботу вечером (по вышеуказанной либо какой другой более вероятной причине), оказывался как нельзя кстати. Дело в том, что заключительный день масленицы Прощённое воскресение. А ещё этот день называли – Целовальник. Смысл лежит на поверхности: люди просили друг друга не держать зла за содеянные в течение года пакости и в знак полученного прощения от души целовались. На пороге стоял Великий пост, и несмотря на то, что языческая масленица не имела к христианству никакого отношения, идея прощения накануне поста как нельзя лучше соответствовала религиозным чувствам русских людей, причем русских людей всех сословий – от крепостных низов и до царских вершин. Русские цари вместе со своими домашними в Прощённое воскресенье ходили за прощением к самому патриарху. Традиционно после лобызаний предстоятель потчевал помазанников сытным обедом с медовыми наливками и крепким рейнским вином.
Я, как вы сами понимаете, там не бывал. Медов патриарших не пил, и по усам моим ничего хорошего не текло.
Но уж на будущий-то год непременно к кому-нибудь из симпатичных читательниц заявлюсь …за крепким рейнским вперемешку с поцелуями.
