Позвольте предложить вашему вниманию некоторые главы моей новой книги, не без колебания названной “Соотечественники”.
Сборник этот – коллекция этно-исторических эссе, носящих скорее научно-популярный, нежели литературный характер. И всё-таки, невзирая на добросовестное изучение огромного количества материалов и тщательную проверку фактов, я ни в коей мере не посягал на декларацию каких-либо открытий и не отважился на утверждение любого рода неопровержимых истин.
Эта книга – всего лишь попытка честного диалога, ведущегося посредством рассуждений над удивительными, но малоизвестными событиями, случившимися и происходящими в пространстве, условно именуемом “Русский Мир”.
“Именно там, в Нагасаки, в 1792 году, японский уполномоченный Мацудайра Саданобу впервые встретился с посланником русской императрицы Екатерины на предмет принадлежности “северных территорий”
Использовать собственные слова в качестве эпиграфа к главе о “русском открытии” Курильских островов автора побудил не клинический избыток самомнения, но досадный недостаток более менее внятных документов, относящихся к этой многократно переписываемой странице российской истории.
… Детство мое, прошло в южной оконечности “исконно русского” острова Сахалин. Именно там, в окруженном садом камней, дошкольном учреждении “Теремок”, раз и навсегда я усвоил патриотическую истину, что если и ступала нерусская нога на сахалино-курильскую землю, то была она обута в захватнический “самурайский” ботинок. И это при том, что сам по себе детсад “Теремок” (а как ещё прикажете назвать гигантский деревянный особняк с многоярусной крышей) был до войны резиденцией японского губернатора. Я отлично помню, что тогда, в самом начале семидесятых, большая часть города всё ещё была застроена типичными японскими лачугами, и что роя канавы для теплосетей, рабочие то и дело натыкались на бесполезные клады медных монет с забавной дырочкой посередине. …О нет, я ни в коей мере не оспариваю право России владеть городом моего детства и всеми Курильскими островами в придачу, впрочем, как и не оспариваю право Японии оспаривать право России. Это я к тому, что всё там запутано до крайности. И возникла эта путаница не в результате Второй Мировой войны (как принято считать современными политиками), и даже не в ходе русско-японской кампании 1904-5 гг., но в незапамятные времена “царя Гороха”, точнее – императрицы Екатерины Великой.
…Поехали в 1792 году царицыны послы в поганый город Нагасаки к басурманскому боярину Саданобе миром решать уже к тому времени непростой вопрос – “откуда есмь пошла Земля Русская”.
С точки зрения петербургских дипломатов, Нагасаки был “поганым” не из-за отвратительного клейкого риса в харчевнях и вопиющего отсутствия извозчиков, а от латинского слова “paganus”, что означает – “языческий”. Ну, а нехристям, даже тем, над которыми императорская особа посажена, веры быть не может. Однако не по причине языческого вероломства, но ввиду обычной для тогдашней Японии несогласованности императорской и военно-феодальной ветвей власти, приключился между нашими державами политический “гранд-шкандаль”. Более того – целый вооруженный конфликт! Первый, заметьте, в истории непростых русско-японских отношений. А произошло в Иокогаме следующее: очертив для петербургских дипломатов северную границу своей Империи южнее острова Хоккайдо, министр Саданобу отдал Курилы и Сахалин на “растерзание” двуглавому российскому орлу. Русские же, не будь дураками, тут же внесли “на дурняк” полученные острова в “Пространное землеописание Российского Государства” и отправились туда… ну, типа, айнов крестить. Каково же было удивление “промысловиков-крестителей”, когда вместо груженых пушниной коленопреклоненных айнов, встретили их тяжеловооружённые и фортификационно окопавшиеся на островах японские самураи. Выходит, не напрасно, еще за десять лет до этого, сибирский “олигарх” и председатель Русско-Американской Компании купец Голиков челом бил императрице (цитирую) – “…дозвольте в предупреждении покушения других держав построить крепость и гавань на острове Шикотан для заведения торговли с Китаем и Японией и дабы способствовать открытиям и приведению под высокую Державу Императрицы соседних островов, кои ни от какой державы, как заподлинно известно нам, поныне не зависят”. Императрица же соизволила “не соизволить”, и вот печальный результат – решительно настроенные японские “погранцы”. В течение следующего десятилетия заинтересованные в пушнине (ах, простите… – в крещение айнов) россияне, на свой страх и риск, безо всякой поддержки Петербурга, добивались у японцев ответа на вопрос: на каком основании не принадлежащие императору острова яростно сторожат императорские военнослужащие. Японские чиновники, устав втолковывать непонятливым “круглоглазым”, что ни в грош не ставящие монархов самураи-сегуны издревле творят, что им заблагорассудится, и уже “достали” гражданские власти так, что хоть харакири делай. Более того, именно непатриотичные японские госслужащие присоветовали русским вышибить строптивых милитаристов с незаконно оккупированых островов, выдав им карт-бланш на захват северных территорий. Так в 1806 году, без объявления войны, российские предприниматели, по наушничеству японского правительства (!), атаковали окопавшуюся на Курилах японскую же армию.
О масштабах тогдашнего “вторжения русских полчищ” мы можем судить по двум фактам. Ну, во-первых, командовали эскадрой агрессора два офицера – одним кораблем (тем, что поболее) – лейтенант Хвостов, и вторым (по всей видимости совсем никудышным) – мичман Давыдов.
Во вторых: возглавляемые двумя младшими офицерами налетчики обстреляли самурайский частокол из … у японцев же украденной пушки. О похищенной мортире и о прочих безобразиях наймитов Русско-Американской Компании, МИДу Российской Империи стало известно из сердитой кляузы японских дипломатов-подстрекателей. Таким образом ушлые микадовцы убили сразу двух зайцев: и непослушным самураям насолили (напуганные атакой, те убрались на Хоккайдо), и Русско-Американскую Компанию прищучили (лейтенанта с мичманом нестрого судили, а промышленникам петербургское начальство впредь велело близко к Японии не подплывать). После вышеописанных событий на Курильских островах временно воцарилась благодать и крайне приятное для аборигенов безвластие.
Однако, рискуя запутать терпеливых читателей пуще прежнего, отметим, что в пору анархического прозябания архипелага на острове Ютуруп “исподтишка” возник целый русский город. Впрочем, город – лишь с точки зрения сторонников теории “русско-курильской исконности”, а по большому счету – даже и не деревня. Фактория “Александра”, была основана купцом Шелиховым, впервые появившимся на островах еще в 1775 году. Однако, лишь после ухода японских дозоров, русское поселение приобрело, если так можно выразиться, круглогодичный статус. В своем письме от 1809 г. управлению Русско-Американской Компании (именно в её ведомстве находился сей “мегаполис”), жители Александры просят у начальства “порох и провиант из расчета на сорок душ обывателей”. Зная же природную особенность российской администрации в подсчетах “нуждающихся в провианте душ”, можно смело утверждать, что на Ютурупе в то время находилось, ну, никак не более тридцати едоков. Да и назвать население Александры “российским” можно с такой же натяжкой, как “пришедшее ниоткуда” племя Куру – поданными Микадо. Завезенные Шелиховым на остров колонисты – метисы-камчадалы, связи с метрополией имели не более прочные, нежели потомки выброшенных на курильский берег японских рыбаков со Страной Восходящего Солнца. Наверное, именно поэтому (и учитывая всю вышеперечисленную геополитическую путаницу), в 1875 году русский император Александр высочайшим указом повелевает: все без исключения Курильские острова, островки и разбросанные между ними камни передать Японии в обмен на признание за Россией незыблемого права на остров Сахалин. Японцы соглашаются, и в 1885 году Россия и пальцем не пошевелила, чтобы защитить от франко-английской эскадры несчастную ютурупскую Александру. Находящиеся в состоянии “крымской войны” с Россией европейцы, непонятно для чего сожгли горстку русских изб на японской земле, ознаменовав тем самым начало конца “гуманного” девятнадцатого века.
…На пороге замаячил недоброй памяти двадцатый.
