“Чем это стала ты нехороша?
Что они все, одурели”
Б.Окуджава
“Прощание с Новогодней елкой”
Что поделаешь, грешен. И в звенящие рождественскими колокольчиками деньки, мне таки да, неловко смотреть в печальные глаза еврейского народа. Стыдно, крайне стыдно… Но всякий раз, дико извиняясь перед памятью предков, под Новый Год елочку я не то чтобы совсем уж не ставлю. Ну а если до конца быть откровенным, то беру и ставлю. В социально-теологической этой дилемме никто мне не указ, ни участковый душка-раввин, вот уж двадцать третий год тщетно сражающийся с религиозным разгильдяйством автора этих заметок, ни собственный сын, издевающийся над постсоветской мешаниной в душе неадекватного родителя, ни тем более строгие ревнители веры, штудировавшие краткий курс иудаизма в местной “джуйке”. И тем не менее, всякий раз волоча в дом зеленую красавицу, стараюсь я не попасться на глаза “единоверцу через дорогу”. Сосед-единоверец – важный американский еврей – вслух конечно же не осудит, но недоуменным взглядом еще как испепелит. От взгляда этого, доложу я вам, ну точь-в-точь как под прицелом очков незабвенной классной руководительницы – мурахи по спине и трусливый пот на ладошках. Ну в самом деле, не стану же я втолковывать раввину, соседу и ревнителям веры (сыну – пробовал, но не получилось), что аромат новогодней хвои – это не горький вкус идеологической измены, но запах детства моего. Запах хвои и мандариновых корок… Потом, уже перед самой кульминацией, этот букет дополнят чесночный дух холодца, луковое амбре винегрета, ни с чем не сравнимый акцент селедки под шубой. Единоверец через дорогу конечно не поверит, что главным праздником еврейского мальчика был именно Новый год и что в сакральную эту ночь ел он …вареный язык коровы. Но вы-то знаете, что я не вру! Ведь помните наверняка, как утопала в подъелочной вате укутанная в газету “Известия” подарочная (обувная) коробка. Как, встав на четвереньки и терпеливо пялясь в газетный бок чудесного ларца, уже через полчаса можно было (пусть не различить, но хотя бы предугадать) очертания набора из двенадцати пластмассовых солдатиков или – контуры тяжеленного пистолета с тугим рулончиком пистонов. А может быть (хотя, конечно, вряд ли) в дополнение к цветным карандашам, акварельным краскам и прочей полезной скукотище окажется в коробке …мускулистая фигурка (не надо двух, хотя бы одного) гэдээровского индейца.
Это то, что касается “под”, а “над” – горела Звезда. Не вифлеемская, но кремлевская. Именно из-за этой самой Звезды и тогда, и сейчас, в любую погоду переменчивого политического климата, островерхий Кремль представляется мне гигантской новогодней елкой. Тысячи километров могут отутюжить парадные тягачи баллистических ракет у подножья Спасской башни, но всякий раз при взгляде на циферблат курантов ну ничегошеньки, кроме “С Новым годом, дорогие товарищи!”, в голову мне не лезет.
Циферблат курантов выравнивал стрелки параллельно штыкам почетного караула, параллельно стволам главных голубых елей одной шестой суши, и гимном Союза Советских Социалистических Республик начинался очередной год текущей пятилетки. Но, как тогда, так и сейчас, во всей этой параллельной ясности не могу я понять, отчего в отличие от главных голубых елей, такими полулысыми и кособокими продавались наши “лесные красавицы”. Зато душистыми. Таких душистых среди американских геометрически безупречных не встречал я ни разу. Хоть в самую еловую гущу ткнись жадно раздутыми ноздрями, все равно “немножечко не то”.
Наши дурманящие хвойным ароматом инвалидки продавались на очищенной от снега танцплощадке внезапно очнувшегося от зимней спячки Парка культуры и отдыха. Еловая Богиня – подвыпившая тетка в армейском полушубке и в козьем пуховом платке – венчала собою Уходящий Год. Я до сих пор не знаю (и теперь уже не разгадать эту тайну), куда исчезала волшебная продавщица с наступлением первого января. Быть может, по весне оборачивалась она краснощекой буфетчицей, под визг первомайской гармошки торговавшей “ситром” в расползающихся бумажных стаканчиках. А может быть, Еловая Повелительница превращалась в загадочную бабу – Предвестницу Страшного Суда, знойным июльским полуднем угрюмо взвешивавшую праздных прохожих на углу Карла Маркса и Философской. (К облупленным весам ещё прилагался и “силометр”, но не в нем, о нет, не в нем, заключался смысл её таинственной миссии). Я знаю, вы будете смеяться, но порою мне кажется, что тогда на вокзале именно эта метафизическая тётка, но теперь уже в железнодорожном пиджаке с крылатыми паровозами в петлицах, помахала на прощание желтым флажком.
…Желтый – цвет разлуки. Зеленый – обновления. С недавних пор в Америке завели моду торговать елками, для пущей ясности крашенными в ярко-салатовый цвет. Брожу озябший среди усовершенствованных маркетинговым гением дерев и в поисках неусовершенствованного – потихоньку сатанею. И дабы не вызвериться на неповинного в вышеописанном идиотизме продавца, мысленно слагаю актуальное:
Эмоций хлам,
Обид рюкзак
Тащить поможет вам
Prozak.
…Глядишь, этак и я заделаюсь гением маркетинга.
Странно, но почему-то новогодняя торговля вечнозелеными уродцами происходила без привычного хамства. Удивительно, но даже в переполненном трамвае экономящего на такси интеллигента не особенно матюкали за колючий его багаж. В предновогодней толпе без трагических последствий можно было плечом задеть опухшего люмпена, и участковый (ну прям как в день выборов) заботливо вел до подъезда жертву “тринадцатой зарплаты”. Трогательно прижимая левою рукой к переполненному благодарностью сердцу профкомовский “суповой набор” (о, видел бы его мой сосед-американец), правой сбивая с участкового шапку, жертва “тринадцатой зарплаты” валился в предподъездный сугроб. Сугроб, разукрашенный бездомным Шариком и посыпанный хлопушечным конфетти, искрился в мягком свете чудом не разбитой лампочки.
Еще совсем чуть-чуть и по гулким ступеням “сталинских” парадных, вдоль пяти этажей черемушкинских “хрущевок”, мимо мусоропроводных площадок блочных девятиэтажек взлетит к советским людям Очередной Год Текущей Пятилетки. Но ещё задолго до нас его встретят улыбчивые космонавты на Мирной Орбите, а чуть позже – уютные бородатые полярники на Дрейфующей Льдине и мохнатый пограничный пес Алый с добрыми глазами наставника рабочей молодежи. …И лишь потом – еврейский мальчик, над тарелкой свиного холодца, перед черно-белым экраном Голубого Огонька.
В обувной подарочной коробке не окажется мускулистого “гэдээровского” индейца. Но дабы нам с вами не прощаться на этой печальной ноте, я вас обману. Я обману, а вы поверите, будто среди геометрически безупречных волмартовских стройняшек посчастливилось нам отыскать ту самую – дурманящую хвойным ароматом инвалидку. …И в благодарность за религиозное разгильдяйство навеяла она нам душистый ворох еловых воспоминаний.
