Иосиф Бродский был убежден, что литература – глубоко частное дело. Эту мысль он считал настолько важной, что сделал ее стержневой в своей нобелевской лекции. Предыдущий президент США Барак Обама, последний президент Чехословакии и первый президент Чехии Вацлав Гавел и премьер-министр Великобритании Уинстон Черчиль достигли известности и уважения не только благодаря публичным выступлениям, но и в результате литературных трудов. О чем же писали в своих книгах эти политические деятели? В общем-то, о своих семейных делах, о родителях и дедах, о собственных переживаниях по поводу своего происхождения. Оказалось, что все это чрезвычайно важно и что подобные вопросы интересуют многих.
Вот я и подумал, а не пуститься ли мне тоже в воспоминания, тем более что мой путь от младенчества до нынешнего пенсионного состояния отмечен рядом знамений.
С тех пор, как я себя помню, никогда не ощущал себя частью группы, компании, класса, коллектива. Всегда был сам по себе, но с законами сообществ считался: в школе не ябедничал, в армии не стучал, в рабочих коллективах всегда держал сторону коллег, а не начальства. Естественно, карьеру руководителя не сделал. Впрочем, во всем перечисленном ничего таинственного нет.
Мои родителя никогда не вели с детьми идеологически окрашенных бесед. Иными словами, они никогда не хаяли при нас власть, но и никогда её не прославляли. Все домашние разговоры касались исключительно бытовых вопросов, новинок литературы и кинематографа, а также впечатлений от поездок, в том числе и заграничных. (Отец три года работал инженером на строительстве технологического института в Бирме). По этой причине не совсем понятно, каким образом складывались мои собственные мировоззренческие взгляды.
Еще в классе седьмом я как-то на уроке истории задумался о коммунизме. Я попытался представить себе коммунистическое общество уже построенным и поразился несуразности увиденной картины. Вокруг меня в школьном классе сидели самые разные дети – умные и тупые, надежные и подлые, бескорыстные и жадные. Я мысленно переместил их туда, где от каждого по способностям и каждому по потребностям. Получилась нечто отвратительное. Так был задан первоначальный импульс моему отношению к официальной идеологии. Обращаю особое внимание на то, что никто меня никакими вражескими идеями не накачивал, они родились в моей голове самопроизвольно.
Теперь о том, что такое хорошо и что такое плохо. Большинство людей считают нормальной ту среду, которая окружала их с детства. Когда она в силу тех или иных причин меняется, в своих оценках многие принимают за идеал то, к чему они привыкли, а не то, что лучше по объективным соображениям. Все мы не раз наблюдали подобное у вновь приехавших в Канаду. И то им казалось не так, и это, хотя городом исхода порой были не Москва или Ленинград, а какой-нибудь провинциальный городишко с огромной не пересыхающей лужей на главной площади.
У меня с детства было не так. По непонятной причине я считал хорошим и правильным чистоту и порядок. Меня раздражали стены с наполовину осыпавшейся штукатуркой, вонь и грязь в туалетах, вываленные с самосвалов где попало кучи окаменевшего бетона, торчащие из зарослей лопухов ржавые арматурные прутья, залитые водой подвалы новостроек, загаженные развалины церквей… Не могу сказать, что это шло от семейных традиций. Дома у нас было полно ненужного хлама, который я, преодолевая возражения родни, время от времени порывался выбросить.
И еще почему-то с детства мне нравились швейные машинки. Дома у нас никто не шил. Когда однажды я предложил матери купить швейную машинку, она только повертела пальцем у виска. Дальше было так. У моей первой жены оказался старенький “Зингер” с педальным приводом. Сама она окончила четырехлетний курс техникума по специальности “технология швейного производства”, но шить при этом не умела. Обрадовавшись новой возможности, я купил отрез вельвета и… сшил брюки, которые носил потом года два на зависть коллегам по редакции. Спустя некоторое время я уже был способен с нуля построить модную куртку, совершенно фирменно выглядевшие джинсы и даже дубленку. В результате мои дети всегда выглядели, как иностранцы. Да и в Канаде на свою первую работу я устроился портным. Никто меня ничему этому не учил…
Став журналистом, я никак не мог уразуметь необходимости править написанные мной статьи. Я безуспешно пытался внушить редакторам, что лучше забраковать статью, чем искажать мысль автора. К сожалению практика пренебрежения к индивидуальному стилю и мировосприятию у советского редакционного начальства была настолько всеподавляющей, что без всякого согласования с автором тексты уродовались до неузнаваемости, причем нередко изменялась даже “неподобающе” выглядящая его фамилия!
Все это вкупе порождало во мне отчуждение. Как писал Губерман: “В борьбе за народное дело я был инородное тело”. Буквально с детства я не чувствовал родную страну своей. Как только передо мной открылась реальная возможность эмигрировать, я пробкой вылетел из СССР.
Еще один необъяснимый феномен. С детства я страдал сезонной аллергией. Каждые август и сентябрь я заливался слезами и соплями до состояния нетрудоспособности. Попытки уехать в это время на север страны, на юг или даже на Дальний Восток ничего не меняли. Но стоило мне пересечь границу Советского Союза, как я навсегда избавился от своей аллергии. Вот уже четверть века она не дает о себе знать. На этот счет у меня есть одна гипотеза не совсем научного толка. А что если возбудителем моей аллергии была некая неизвестная ученым пыльца советской ментальности?..
Недавно в средствах массовой информации промелькнуло короткое сообщение о том, что какие-то птички, перенесенные из естественной среды обитания в искусственные условия, уже через пару поколений начинают петь те же песни, что их вольные родственники. Этот эксперимент подвигнул ученых к выводу, что культурные особенности и предпочтения передаются генетически.
У меня как будто открылись глаза. Выходит мое ничем не объяснимое неприятие советской реальности обусловлено генетически! И действительно, моим дедом по материнской линии был убитый большевиками крупный алтайский промышленник, а еврейская родня по отцовской линии два века двигалась к Москве, где встретились мои мать и отец, из Швеции. Становится понятно, почему коммунистический режим истреблял не только взрослых “буржуев”, но и их детей.
В общем, недобиток я, вот кто. 
