Семен Моисеевич больше всего на свете любил поболтать о политике, а его сосед Моисей Семенович больше всего на свете любил рыбалку. Оба пенсионера жили в Канате – западном районе канадской столицы, именуемым “северной Силиконовой долиной” по причине насыщенности телекоммуникационными фирмами и специалистами, которые в этом деле соображают. Почти все вокруг, за исключением взрослых детей, говорили на малопонятном английском языке, но дети днем уезжали на работу, заодно отвозя по дороге внуков в школу, и двум пожилым людям ничего не оставалось, как общаться между собой. А как это делать, если интересы такие разные? Поневоле пришлось идти на взаимные уступки.
Кооперации способствовало еще одно обстоятельство. У рыбака Моисея Семеновича не было водительских прав и собственной машины, но зато был дальтонизм, а “политолог” Семен Моисеевич имел и машину, а права, чем очень гордился, но при этом ездить никуда не любил. Короче говоря, старики образовали политико-рыболовный симбиоз.
Выглядело это так. Моисей Семенович с двойным комплектом удочек заходил к соседу и начинал нудеть о прекрасной погоде и о неземной красоте очередного озера, координаты которого узнал на специальном рыболовном сайте в Интернете. Семен Моисеевич же, беспрерывно поправляя пояс халата, притворно жаловался на сбой в каком-нибудь внутреннем органе и предлагал попить лучше чайку на веранде и обсудить ситуацию в районе Персидского залива. “Ну, если ты болеешь, то болей, а я пойду домой”, – говорил Моисей Семенович и делал вид, что собирается уходить. “Ладно уж, поедем”, – нехотя соглашался Семен Моисеевич, прекрасно понимая, что в машине соседу-молчуну деваться будет некуда и он будет вынужден выслушать все его соображения по поводу последних международных новостей.
Они ехали, Семен Моисеевич витийствовал, Моисей Семенович изредка обозначал свое несогласие короткими репликами, а чаще – междометиями, за окнами проплывали прекрасные пейзажи, и жизнь была прекрасна. Потом, на берегу реки или озера Моисей Семенович быстренько сматывался подальше со своими удочками, а Семен Моисеевич кричал ему вслед: “Ровно в два уезжаем. Опоздаешь – уеду без тебя!”, но никогда своей угрозы не исполнял, хотя иной раз сосед зацеплялся рыболовными крючками за воду на лишних минут сорок пять, а то и на час. Оставшись в одиночестве, Семен Моисеевич вздыхал, по кратчайшей прямой выходил на берег, нехотя забрасывал снасть и посматривал не столько на поплавок, сколько на машину, хотя она была заперта, а вокруг не было видно никаких следов человеческой активности, за исключением дороги, как правило асфальтовой и ухоженной.
Дело в том, что Семен Моисеевич сохранил ментальность советского человека, который всегда ждет, что его обманут, но при этом трогательно, до увлажнения глаз любил оставленную из-за детей родину. Моисей Семенович, напротив, страстно любил принявшую их страну и к российским новостям интереса не проявлял. Это было их главным противоречием. При этом оба были людьми мудрыми, хотя каждый по-своему. Например, молчун Моисей Семенович на рассуждения соседа о бесчеловечности использования самоубийц в качестве орудий террора, мог бросить такую реплику:
– Еще Ингерсолл говаривал, что тот, кто живет для потустороннего мира, опасен в этом.
– Что это за Ингерсолл такой? Почему не знаю? – удивлялся Семен Моисеевич.
– Темнота! – ворчал Моисей Семенович. – Роял Ингерсолл – адмирал, командующий американским Атлантическим флотом во время Второй мировой войны.
– Ах, американским… – вяло повторял Семен Моисеевич и вновь с энтузиазмом продолжал гнуть свое.
Однажды в начале лета они оказались на берегу маленького озерца без названия в гористом районе северного Онтарио. Моисей Семенович, как всегда, испарился в прибрежных кустах, чтобы избежать продолжения бесцельной, на его взгляд, дискуссии о причинах терроризма и способах его искоренения, а Семен Моисеевич, как всегда, с неохотой забросил удочку, по инерции бормоча все новые и новые доводы в пользу своей точки зрения в прерванном споре. Поплавок тут же ушел под воду, и Семен Моисеевич вытащил увесистую, с ладонь величиной рыбу золотистого цвета. Когда он снял ее с крючка, рыба что-то сказала по-английски.
– Чего-чего? – спросил ошалевший Семен Моисеевич.
– А, русский… – сказала рыба. – Отпусти меня, ради Бога, я любое твое желание исполню.
Семен Моисеевич понял, что судьба дарит ему уникальный шанс воплотить в реальность накопившиеся политические идеи, поэтому практически не раздумывая выпалил:
– Сделай так, чтобы я смог влиять на ситуацию в России и в мире!
– Нет проблем! – сказала рыбка. – Как надоест, скажи английское слово regression. Запомнил?
– Да, regression, – повторил Семен Моисеевич, осторожно опустил рыбу в воду и… в то же мгновение оказался в шикарном гостиничном номере.
Он огляделся, подошел к зеркалу и увидел в нем президента России Владимира Владимировича Путина. Почесал нос – и Путин тоже почесал нос. “Не соврала рыба”, – подумал он, чувствуя, как голова стремительно наполняется чужими воспоминаниями…
– Владимир Владимирович, нам пора! – раздался голос из-за двери.
– Знаю-знаю, – ответил Семен Моисеевич Путин и решительно вышел в коридор.
Перед отелем его ждал президентский лимузин. Покатили по центру Любляны, выехали за город.
– А шоссе здесь похуже будет, чем в Германии, – сказал референт.
“Подхалим! – подумал Семен Моисеевич. – Вернемся в Москву – заменю”.
…На площадке перед замком Брдо Семен Моисеевич и Джорж Буш пожали друг другу руки. “А рука у него крепкая!” – отметил Семен Моисеевич. Поднялись по лестнице в замок, где их поджидала организованная толпа журналистов.
– О-о, здесь много прессы, – сказад Буш. – Ваши, наверное?
– Сейчас наших от ваших трудно отличить, – нашелся Семен Моисеевич.
После ответов на несколько заданных журналистами вопросов и официального фотографирования президенты прошли в Хрустальный салон замка. Начался официальный разговор, суть которого состояла в том, чтобы не сказать ничего. “Жвачка какая-то, – подумал Семен Моисеевич. – Я ему все-таки вверну, что нечего нас Чечней пенять. К террористам должен быть один подход – мочить!”
– Господин президент! Я думаю, что ваши упреки по поводу нарушений прав человека в Чечне базируются на недостаточной информации. Нам приходится иметь дело с озверевшими религиозными фанатиками, а ведь еще ваш адмирал Ингерсолл говаривал, что тот, кто живет для потустороннего мира, опасен в этом.
Буш резко вскинул голову и подозрительно посмотрел на Семена Моисеевича.
Вышли в парк. Буш сделал свите знак остаться на площадке перед замком. Семен Моисеевич тоже кивнул своим, чтобы не шли следом. Когда оба президента удалились на достаточное расстояние, чтобы их разговор не был слышен другим, Буш спросил по-русски:
– Семен, ты что ли?
– Ну, я. А ты, я вижу, тоже с рыбой поговорил?
– И даже заброшен сюда, чтобы ты не наломал дров. Она нам, кстати, посоветовала больше на то озерцо не ездить.
– Жаль… А что с террористами? Будем мочить? По-моему, времена либеральной болтовни прошли.
– Посмотрим… Если совсем обнаглеют, будем мочить.
Они обсудили еще некоторые детали политического сотрудничества двух стран и, конечно, дружно поудивлялись своему чудесному приключению.
– Ладно, дело сделано, пора возвращаться к детям, я – regression, – сказал Путин, и взгляд его помутнел.
– Regression! – произнес Буш.
Президенты растерянно посмотрели друг на друга и торопливо зашагали к замку.
Домой рыбаки ехали молча. До 11 сентября оставалось чуть меньше трех месяцев…
2002.
