В других людях нас раздражает не отсутствие совершенства, а отсутствие сходства с нами.
Джордж Сантаяна, американский философ (1863-1952).
Существует такой довольно избитый литературный прием – наплести всяких небылиц, а потом сообщить, что все это персонажу или самому автору приснилось. Этот прием позволяет писателю полностью раскрепостить воображение и не заботиться о правдоподобии того, что он описывает, потому что снится нам действительно черт знает что.
Я специально сделал вначале все эти оговорки, так как дальше речь пойдет не о выдумках, а о реальных снах моего знакомого. Буду называть его Пашей, хотя на самом деле у него другое имя.
Паша в Канаде уже 25 лет. Он инженер, работает электриком на крупном заводе. Живет с женой, 17-летней дочкой и старенькой мамой в собственном доме. Все у него, казалось бы, хорошо, но одолели противные сны.
– Понимаешь, когда устану или не очень хорошо себя чувствую, снится одно и то же, – рассказывает Паша. – Снится, будто бы я нахожусь в своем Днепропетровске и будто бы меня за что-то ругают на заводском партбюро. При этом я чувствую себя виноватым и одновременно знаю, что я – канадец и в кармане у меня лежит канадский паспорт. Мне все время хочется достать этот паспорт и сказать: “Ну, чего привязались? Видите, я кто?”, но почему-то я этого не делаю, а бормочу какие-то жалкие слова, вроде таких: “Понял… Больше не буду… Постараюсь не повторять…” Ну, был у меня партбилет, но партийным активистом я никогда не был. Что тут такого? Такие тогда были правила игры. А когда режиссер “Ленкома” Марк Захаров после путча гэкачепистов перед телекамерой публично спалил свой партбилет, я одним из первых в нашем городе вышел из партии. И все равно снится эта дрянь, причем с каждым годом все чаще.
– Сходи к психоаналитику.
– Боюсь, канадский психоаналитик не поймет, что со мной происходит. Да и английский у меня больше технический и бытовой, с местным психологом трудно будет объясняться.
– Я знаю хорошего русского психотерапевта. Он, кстати, без работы не сидит, народ к нему так и валит. Запиши телефон…
Некоторое время мы с Пашей не общались. А когда снова встретились, я поинтересовался, удалось ли ему избавиться от ночных партийных выволочек.
– В общем, да. Твой психотерапевт мне объяснил, что это результат тревожности и усталости, которые совпадают по психологическому тону с прежней многолетней привычкой к давлению партийной дисциплины. Он со мной поговорил, кое-что прописал и посоветовал вечерние прогулки вместо русских телесериалов. Но ты же знаешь, как все мы следуем разумным советам… Короче, хотя бы раз в месяц-два, но все-таки партбюро меня разбирает.
– А ты давно последний раз на родину ездил?
– В прошлом году.
– И что?
– Перемены по сравнению с советским временем колоссальные. Город даже внешне стал похож на канадский.
– И никаких партбюро?
– Конечно! Но спорят о политике, как раньше. Некоторые меня даже стыдили за то, что уехал. Вообще, такой запальчивой недоброжелательности там побольше, чем здесь.
– И даже после этой поездки продолжает сниться это давно не существующее партбюро?
– Да, такой вот парадокс.
Я рассказал о Пашиных кошмарах одному старому мудрому московскому поэту, с которым время от времени разговариваю по “Skype”. Тот заинтересовался, а через неделю перезвонил мне и подробно рассказал, что он по этому поводу думает. Вот краткое изложение философских выкладок старого поэта.
“Религиозное понятие греха очень емкое. Известны случаи, когда убийцы сами приходили в полицию и признавались в содеянном через несколько десятилетий после преступления. Грешить не следует не только потому, что это плохо, но и потому, что воспоминания о плохих поступках могут терзать человека всю жизнь. Верующему человеку легче от них избавиться с помощью обряда отпущения грехов. Но кого из рожденных в советские года можно считать истинно верующим? Твой Паша скорее всего не религиозен и вряд ли оценивает свою бывшую партийность как грех. Скорее наоборот.
Мне кажется, что если бы было возможно сделать временной срез нашей психики, то обнажились бы подобные археологическим слои, отличающиеся друг от друга морально-нравственными критериями. В разные периоды жизни мы руководствовались разными понятиями о том, что следует и чего не следует делать. Если продолжить археологическую аналогию, то грунтовые воды памяти размывают слои и перемешивают их содержимое. Кроме того, адаптационные механизмы нашей психики довольно быстро переключают ее с одного режима на другой в зависимости от окружающей обстановки. С женщинами мы галантны, с мужчинами – вальяжно-грубоваты, с детьми – снисходительны, с начальством – почтительны и сдержанны. Все это очень сложно. Однако выкорчевать советский слой из нашей психики практически невозможно, для нашего поколения он фундаментален.
Твоего Пашу закоротило на партбюро потому, что вся его канадская жизнь с бывшей официальной советской точки зрения есть грех. Каяться за совершенную когда-то эмиграцию будет полным идиотизмом. Пусть смирится и воспринимает свои кошмары как издержки благополучия”.
Только я собрался пересказать Паше все эти мудреные соображения, как он сам мне позвонил и сказал, что расправился с терзавшим его партбюро самостоятельно.
– Каким образом? – заинтересовался я.
– Очень просто. Если день был трудным и под вечер я чувствую, что не могу избавиться от напряжения и озабоченности, тогда выпиваю стопку водки или кружку пива и сплю как младенец.
– И все?
– И все!
