“В начале было Слово…”
Теперь эту печальную историю уже можно рассказать, потому что прошли десятилетия. Был я молод и нагл, только что отслужил три с половиной года в армии и ничего не боялся. В небольшой редакции, где я тогда работал, возник конфликт между коллективом и начальником. Вернее – начальницей. Как-то во время очередной перебранки она мне сказала:
– Довольно! Отдаю распоряжение о твоем увольнении!
А я возьми да ляпни, спокойно глядя ей в глаза:
– Я тоже отдам кое-какие распоряжения…
Результат был ошеломляющий: начальница загремела на полгода в психушку с манией преследования, а мне пришлось менять работу.
Не сразу, ох, не сразу осознал я могучую силу слова, а осознав – ужаснулся. Но сначала для этого пришлось угробить одного из членов Политбюро ЦК КПСС. Фамилию называть не буду, чтобы не стать врагом семьи покойного.
Дело было уже в другой московской редакции, покрупнее. Газета, которую мы делали, набирала силу, тираж стремительно рос, и редколлегия обратилась с письмом в ЦК с просьбой о переводе издания на более высокий уровень с соответствующим повышением окладов. Все разговоры были только об этом.
– Письмо уже на столе у такого-то, – с важностью посвященного в тайны сильных мира сего сказал ответственный секретарь.
А я опять возьми да ляпни:
– Так он же завтра помрёт!
Через день газеты вышли с жирными траурными рамками на первых страницах, а сотрудники редакции стали поглядывать на меня с опаской и любопытством.
Шли годы. И вот я уже обозреватель отдела науки легендарной “Литературной газеты”, но в силу несерьезного склада характера часами отирался в отделе юмора – знаменитом “Клубе 12 стульев”. Иногда даже удавалось опубликовать на их 16-й полосе какую-нибудь ехидную мелочь.
Другим популярным местом для болтливого безделья был редакционный буфет, где заправляла матерый ветеран советской торговли тётя Зина. Помнится, из-под рукава её белого халата иногда выглядывал краешек тюремной наколки…
Как совершенно справедливо заметил Карл Маркс, “не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание”. Вот и моё сознание питало и, не побоюсь этого слова, вдохновляло в ту пору вальяжное редакционное бытиё. По этой причине однажды из глубин моей души само собой излилось такое стихотворение:
Никем не понят и не признан
Среди буфетной толчеи
Не стал я брать у тёти Лизы
Традиционные чаи.
Как тигр, как лев из зоопарка,
Нет, как служитель, что при них,
Я к нашей новой кофеварке
Внезапно дланями приник.
И, отирая кофе с замши,
С обидой думая: “Ай-ай!”,
Я услыхал: “Вот взял бы замуж –
Тогда, пожалуйста, хватай!”.
Естественно, я тут же отнёс стихотворение в “Клуб 12 стульев”. Сотрудник отдела Володя Волин, человек милейший и всё знающий, включая иностранные языки, но при этом почему-то удивительно похожий на Ясира Арафата, прочитал, похвалил, но сказал, что печатать нельзя, потому что слишком много реализма.
– При чем тут реализм? – удивился я.
– Ты был сегодня в буфете? – спросил Володя.
– Ещё нет.
– Сходи, не пожалеешь. Там появилась жутко сексапильная посудомойка. Её и зовут соответственно – Венера.
И точно! Хотите верьте, хотите нет, но на 100 процентов выдуманный художественный образ из моего стихотворения удивительным образом материзовался буквально на следующий день!
Я считаю гениальной заслугой Михаила Сергеевича Горбачева не то, что он допустил гласность, и даже не то, что он придумал это слово (скорее всего оно было придумано кем-нибудь из референтов), а то, что он впервые публично его произнес. Вспорхнув над мутным потоком бессодержательных речей генсека, вредное словечко превратилось в страшного дракона, до основания разворотившего империю и разметавшего по свету сотни тысяч ее бывших подданных.
В том числе и меня.
Уезжая, я простодушно решил навсегда порвать с русской журналистикой и даже продал любимую печатную машинку. Зарабатывать стал чем угодно, но только не словоблудием. Спрятаться от самого себя, однако, не удалось. Писчий зуд взял своё. Кстати, более двух десятилетий назад иммигрантские газеты на русском языке платили авторам гонорары. Немного, долларов 30 – 40, но в тот период вживания в новую реальность это были приятные деньги.
Меня публиковали охотно, потому что я выгодно отличался от прочих авторов, погрязших в советских воспоминаниях. Я писал о том, что было “здесь и сейчас”, то есть о реалиях нашей жизни в новой стране. Это пользовалось спросом.
И вновь прошли годы. Моя сегодняшняя жизнь канадского пенсионера не балует яркими впечатлениями. Похоже, пора браться за мемуары. Самое забавное, что нет никакой необходимости буквально следовать фактам. Если раньше добиваться реального воплощения своих выдумок удавалось в редчайших случаях, то описание прошлого даёт полную свободу фантазии. Можно, не боясь разоблачения, врать напропалую, ведь большинство свидетелей уже или в маразме, или на кладбище. Главное, не обижать тех, кто моложе, и ровесников. И чтобы было забавно. Красота!..
