Инфаркт у фоторепортера Холодного случился на следующий день после безобразной пьянки по случаю закрытия журнала. Он лежал на диване, который дочка выволокла на балкон-лоджию, и выковыривал из носа черные козявки. Врачи рекомендовали свежий воздух, но здесь он оказался обычным московским смогом. Выздоравливать было скучно и утомительно. “Скорее бы разрешили переехать на дачу, – думал Холодный. – Там хоть пейзажи можно поснимать…”. На этом он свои мечтания сознательно притормаживал, потому что понимал: пейзажи эти теперь, когда из штатного журналиста он превратился в пенсионера-сердечника, никому на хрен будут не нужны. Но расставаться с камерой, которая кормила его более сорока лет, было немыслимо. Вот и сейчас рядом с ним на табуретке лежал видавший виды “Никон” с любимым четырёхсотым телеобъективом, который он время от времени направлял как подзорную трубу на окна новой элитной новостройки напротив. Ее новоселы не сразу обзаводились шторами, а подглядывать всегда интереснее, чем смотреть телевизор…
Холодный не понимал, почему многоподъездная двадцатиэтажная громадина называется элитной. “Это же не дом, а термитник какой-то, – возмущался он. – После его заселения час пик на нашей станции метро растянулся на весь день! Скорее бы на дачу…”.
Наконец врачи разрешили ему переехать за город со строгим предостережением: “Никакой колки дров и таскания ведер из колодца!” Зато фотографировать можно было сколько угодно. Более того, это тихое занятие даже рекомендовалось как успокаивающее средство.
Свежий воздух, птичий щебет вперемежку с отдаленным пением циркулярной пилы, стелющийся над поселком по выходным дням шашлычный дымок… В дачно-пенсионной жизни были свои прелести, к которым еще предстояло привыкнуть. Но появились и трудности. Не убранную в холодильник колбасу кто-то свалил на пол и обгрыз. Ночью за обшивкой стен и под полом начиналась нешумная, но противная возня.
Холодный попросил дочку купить в хозяйственном магазине и привезти несколько мышеловок. На утро после пробной установки в каждой из них оказалось по дохлой мышке. Холодного удивило, что у всех трупиков были открыты глаза. Он вынес одну мышку на крыльцо и крупно сфотографировал ее мордочку с помощью специального макро-объектива. Полную снимков карточку памяти он отправил с дочкой в город для рапечатки. Когда она привезла готовые снимки, именно мышиная мордочка с каким-то задумчивым и одновременно хитрым выражением показалась Холодному гораздо интереснее тривиальных дачных пейзажей.
Разбирая от нечего делать накопившийся за несколько десятилетий на даче хлам, Холодный наткнулся на игрушечный домик с мебелью. Когда-то он привез его маленькой дочке из командировки в Прибалтику. Крохотный шкафчик, диван, стол и стулья были изготовлены очень похожими на свои прототипы обычного размера. “Если бы у меня были такие же маленькие куклы, можно было бы поснимать сценки для детского журнала”, – подумал Холодный. И вдруг его осенило…
– Папа! Ты гений! – позвонила через неделю на мобильник дочка из города. – Я только что получила твои снимки из фотоателье. Президиум получился просто потрясающе! Показала Марии Ивановне, так та чуть не уписалась от смеха.
Холодный почувствовал себя создателем нового направления в искусстве. Сооруженные из дохлых мышей и игрушечной мебели сценки, к тому же сфотографированные профессионалом, действительно выглядели очень забавно.
Вооружившись ножницами и клеем, Холодный принялся кроить из бумаги костюмы и галстуки для мышиных трупов. Вскоре на первой странице популярной газеты появилась цветная фотография группы мышей за подписью Холодного.
– Поздравляю с возвращением в строй, – сказал по телефону билд-редактор.
– Спасибо. А зачем вы написали, что это арест министра?
– Ну, ты совсем на пенсии поглупел. Кому интересны просто мыши, пусть даже дрессированные. Кстати ты их усыпляешь или совсем душишь?
– Секрет фирмы, – уклончиво ответил Холодный.
Творческая возня с трупиками из мышеловок наполнила дачную жизнь Холодного смыслом и содержанием. Вскоре он почувствовал себя совершенно здоровым. А в стране между тем разворачивалась избирательная компания. Холодному позвонили из штаба какой-то партии.
– Извините, – переспросил он. – В трубке что-то пискнуло, и я не расслышал, какую партию вы представляете.
– Какую надо, такую и представляем. Главное не это, а сколько мы будем вам платить. Вы придумали очень современный рекламный ход. На Западе рекламщики тоже стали эксплуатировать образы симпатичных зверюшек. Мы хотим заказать вам серию предвыборных плакатов.
И на Холодного посыпались гонорары, которые ему в прежней репортерской жизни даже не снились. Но и работать пришлось много. Начались перебои с дохлыми мышами. Пришлось ходить по соседям и просить у них разрешения на установку мышеловок. Соседи смеялись, крутили пальцем у виска и разрешали. Заказчики платили, но по мере раскручивания избирательной компании свирепели:
– Ты чего принес?! Интерьер тот же, костюмы те же, только позы другие. Хитришь, старик? – разносил Холодного пресс-секретарь. – Есть у меня приятель, работает в магазине “GUCCI” на Кутузке. Приходит к ним как-то в понедельник парочка: муж-банкир и жена соответствующая. Жена выбрала платье за две тысячи баксов – муж “без базара” заплатил. Во вторник приходит та же женщина, но с любовником. Выбирает такое же платье за те же две тысячи, и любовник так же безропотно платит. А в среду эта бабёнка приходит уже одна, сдает одно платье и получает две тысячи на руки. Вот и ты тоже хочешь такую же “обналичку” устроить. Тут тебе не богадельня!
В следующий раз очередная мышиная сценка была забракована уже по другим мотивам:
– Вяло! Вяло! Что они у тебя все сидят да сидят? Где напряжение борьбы? Где острота полемики? Думай, старик! Наша задача – выбить зубы политическим конкурентам, а еще лучше – вовсе их уничтожить. Гони брутальность!
До этого Холодный искалеченных и раздавленных мышей выбраковывал, а раз такое дело – осмелел, аккуратно собрал кишки из лопнувших животиков, самую крупную и зубастую мышь подвесил в немыслимой позе на тонких и совершенно невидимых рыболовных лесках и соорудил сценку под заголовком “Аргумент каратиста”.
– Гениально! – похвалил заказчик и выписал двойной гонорар.
Совершенно счастливый, Холодный возвращался из города на свою дачную студию. Подъезжая к поселку, увидел столб дыма и забеспокоился. А когда вырулил на свою улочку, последние сомнения рассеялись: горела не чью-нибудь, а его дача!
– Какой же я дурак, что пожалел денег на страховку, – обругал сам себя Холодный. – Не такие уж они безобидные – эти дохлые мыши.
Впервые за последние месяцы у него подкатила к горлу тошнота и опять заныло сердце…
