Зависть

Олег Сатаров был высоким и красивым человеком тридцати пяти лет. Он аккуратно и со вкусом одевался, имел машину и квартиру. Широко посаженные серые глаза и светлые, зачесанные на правую сторону мягкие волосы, слегка прикрывающие лоб, хорошие зубы и нежная кожа нравились девушкам. Он это знал и умело этим пользовался. По счастливой случайности дом его был расположен напротив женского общежития, и по вечерам из окна он мог видеть молодых женщин, приехавших на заработки из провинции, и не спеша выбирать героиню своего очередного романа. Девушки тоже приметили его и с интересом смотрели в его окна, когда он, делая вид, что сосредоточен на спортивных упражнениях, делал гимнастику с гантелями и играл мускулами, умело показывая атлетический торс.
Общежитие было неиссякаемым источником: контингент постоянно обновлялся, и те, кто сумел выйти замуж, возносились к новой, лучшей жизни, а те, кто не сумел, уезжали домой усталые, обозленные и, часто, беременные. И на их месте немедленно появлялись новые, уверенные в себе молодые искательницы счастья и приключений. Все в доме знали о Сатарове и девушках из общежития, и старухи беззлобно ворчали: “Пустили козла в огород”. Но в ворчании этом слышалось уважение и даже скрытая зависть. Так продолжалось довольно долго, пока в один из дней он не обнаружил у себя в почтовом ящике письмо:
“Олежек, здравствуй! Солнце мое, пишет тебе твоя непутевая Нелька, с которой ты прожил несколько счастливых дней в июле четыре года назад. Господи! Неужели уже прошло четыре года! Я как вчера вспоминаю все – так ярко, ты не поверишь! То, что было у нас с тобой, это было счастье, которое не многим в жизни удается пережить. Если бы ты знал, как я благодарна судьбе за то, что она встретила нас и дала мне возможность пережить эти дни, любить тебя и быть тобой любимой! Все эти годы я вспоминала нашу встречу час за часом – да нет, что я! Минуту за минутой… Как ты тогда думал, что я сплю, и заботливо укрыл меня, как ты принес мне розу, темно-бордовую, в стакане… Как мы с тобой смотрели футбол, и я переживала, а ты еще надо мной смеялся. Как ты в шутку дразнил меня “Нелька-Карамелька”, и мне это ужасно нравилось. Я понимала, что долго это продолжаться не может, знала, что у тебя до меня была куча всяких историй и я не больше, чем эпизод в твоей веселой столичной жизни. И поэтому я решила исчезнуть до того, как сказка кончится, до того, как тебе надоест быть со мной и ты захочешь расстаться. Для меня это было бы настоящей катастрофой, и я бы не смогла это пережить. Прости меня за то, что я тогда не смогла даже написать тебе записки – все мысли спутались, я не знала, что мне делать, как жить дальше. Понимаешь, я ведь была совсем молодой, опыта никакого, ужасно наивные обо всем представления. Всю жизнь в нашем городке, где все всех знают, с мамой и папой, которые не хотели меня отпускать, но я настояла на своем и ни о чем не жалею. Продолжать жить там, в этой общаге, видеть насмешливые взгляды девиц – да что там взгляды! Они ведь откровенно смеялись надо мной, говорили такие вещи, чтобы больнее ударить. Не хочу даже говорить, что они говорили… Все же на виду. Я понимала, что это от зависти, от злобы, но от этого было не легче. Пойми меня правильно. Я не то что придавала этим словам большое значение, просто было мерзко думать, что то, что у нас с тобой, они воспринимали только как твою минутную прихоть и мой шанс на короткое время воспользоваться этим и …и все. Но мы же не животные, мы люди. У нас с тобой все началось по-другому. Ты был так нежен, так ласков. Я понимаю, что у тебя были другие женщины, с кем-то ты был связан. У тебя был опыт – ты ведь старше меня. Но я ни на минуту не допускала, что я для тебя просто очередная девица из общаги и ты просто решил – почему бы и нет? Не хочу думать, что тебе просто приглянулась какая-то там дурочка и ты…Ведь не так? Но даже если так, я все равно ни о чем не жалею и думаю, что мне очень сильно повезло в жизни. Но самое главное, то, ради чего я пишу это письмо, я хочу тебе сказать, что у меня есть сын. Ему уже три годика, и он очень похож на своего отца – такой же сероглазый и светловолосый. Он очень умный мальчик, рано начал ходить, говорить. Я назвала его Алешей – мой отец так хотел – в память о его отце (моего деда звали Алексеем). Так что мы теперь живем вчетвером – я, мама, папа и Алешка. Живем трудно, но все необходимое есть, я на втором курсе, подрабатываю, мать на пенсии, отец получает пенсию и пока работает. Вот и все, Солнце, что я хотела тебе сказать. Мы с Алешкой всегда будем помнить тебя и любить. Он меня спрашивал:
– А где папа?
А я ему говорю:
– Папа у нас летчик, он летает на самолете.
Теперь он как увидит самолет, сразу спрашивает:
– Там папа? Папа летит?
Прости меня, что я раньше тебе не написала – не хотела, чтобы ты подумал, что мне что-то от тебя нужно, что я таким образом хочу тебя привязать. Теперь ты знаешь, что живет на свете Алексей Олегович и шлет тебе свой привет. Я тебе посылаю его рисунок – он нарисовал самолет и написал “папа”. Целую тебя бесконечное количество раз, если бы ты мог себе представить, как я без тебя скучаю, как мне тебя не хватает! Не хватает твоих серых глаз, твоих добрых и нежных рук, твоего запаха, улыбки, ласковых слов: “Здравствуй, Нелечка! Доброе утро, моя красавица!” Если бы ты знал, как без тебя растянулись все эти годы, как я боялась написать это письмо, боялась, что ты просто не дочитаешь его и выбросишь…
Ну все, пора Алешку укладывать. Если захочешь – напиши нам. Будем с сыном ждать. Ну а если мы ответ не получим, то надоедать тебе больше не будем.
Целую тебя
Твоя Нелька.”
Сатаров сидел, тупо уставившись в оконное стекло на кухне, на столе перед ним лежало письмо. Ни в письме ни на конверте обратного адреса не было.
С этого дня он стал рассеян, задумчив. Приходя домой, сразу шел к почтовому ящику, перебирал письма. Он стал грустен. Началась осень, природа поблекла и совсем пропал интерес к романам.
Все это время за ним с холодным интересом наблюдал живущий в соседней квартире безвестный литератор Артюхов – бледный человек с редкими светлыми волосами, бесцветными глазами на выкате и неопрятно одетый. Это письмо, продиктованное сильной страстью, было лучшее, что он когда-либо написал.