Внутренний голос

Это со многими бывает. Все ничего, а потом, вдруг, начинаешь слышать какой-то голос. У всех по-разному. Музыкант Михаил Гольдшмидт развелся, жена с дочерью получила однокомнатную, а он переехал в коммуналку.
И вот он как-то ночью отчетливо слышит, как кто-то ему говорит: “16-го у нас концерт для скрипки с оркестром № 1 соль-минор сочинение 26 Макса Бруха, надо поработать с двойными флажолетами на чистой кварте. Дирижировать будет Захаров…. сам понимаешь..” Гольдшмидт посмотрел на часы – время полвторого ночи. “Поздновато…. – подумал он. – И ноты не помню куда засунул…” “В портфеле у двери – говорит внутренний голос, – посмотри”. “…даже интересно!” – подумал музыкант и, ради любопытства, подошел к двери и заглянул в портфель.
Ноты были там. Это его несколько испугало. “Давай полчасика это место” – говорит внутренний голос. “Так все уже спят!” “…мы тихонько…” “Как тихонько?! Это ж не губная гармошка!” “Ну и будешь всю жизнь третьеразрядным музыкантом, – сварливо говорит внутренний голос. – Чтобы стать таким, как Ойстрах, надо день и ночь заниматься”. “Я и занимался, пока были условия…”. “Это все оправдания. Бесполезный разговор, Миша. Делай как знаешь”.
И внутренний голос замолчал. Он посмотрел на часы, достал скрипку, ощутил на струне D четвертый палец и коснулся смычком… Звук был неожиданно громкий, настолько, что за стеной заплакал ребенок. “Ну, вот… – подумал он, – сейчас всех подниму – дурацкая затея”. Он убрал инструмент, выключил свет и лег спать. А соседи проснулись и не могли понять, приснилось им это или нет. Вроде был какой-то пронзительный звук, потом тишина… Может кошки?
Так продолжалось несколько недель. Гольдшмидт боролся с собой, раздраженно отвечал внутреннему голосу, несколько раз просто посылал его. Ночью он иногда доставал инструмент и пытался играть.
Слесарь Василий Никанорович Шумский, который жил за стеной слева, перестал пить и с нервным расстройством слег в больницу. Соседи справа спали по очереди, потом Галина Чеботарева поссорилась со своим сожителем, и он съехал, а Лера, ее дочка, ночью уже не просыпалась и не плакала.
Внутренний голос с местечковыми интонациями постоянно обвинял Гольдшмидта в том, что он мало работает и поэтому, при любом раскладе, ему ничего не светит.
Он решил, что с него хватит, и уехал в Израиль.
Василий Никанорович Шумский сделал Галине Чеботаревой предложение, от которого она не смогла отказаться, и, наняв “черного нотариуса”, они захватили комнату Гольдшмидта.
В Израиле оказалось столько скрипачей, что если бы они одновременно ударили в смычки, борцов с сионизмом как ветром бы сдуло.
Съев “корзину абсорбции” и несколько других не столь привлекательных корзин, Гольдшмидт приехал, чтобы продать комнату. Оказалось, квартира была три раза перепродана, слесарь Шумский лежал на заброшенном деревенском погосте, а Галина отбывала срок в колонии за его убийство.
Гольдшмидт попытался было предъявить свои права на жилплощадь, но внутренний голос на иврите сказал, что это – самоубийство: Пузиков, который сейчас владеет квартирой, даст пару тысяч долларов, и его даже искать никто не станет. Он понял, что так и будет.
Какое-то время он жил у матери, потом вернулся в Израиль, где устроился программистом. Все это произошло исключительно из-за внутреннего голоса.
В Израиле Гольдшмидт женился на женщине с ребенком, стал носить кипу и больше не слышал внутренний голос.
На этом можно было бы закончить повествование, но…
…Как-то ночью Пузиков – человек, который теперь жил в злополучной квартире, совершенно отчетливо услышал: “Все, пиз…ц!”. Он достал из-под подушки ТТ, дослал патрон и сел в кровати. “Чегооо?! – спросил он. – Раньше такого не было. Вроде со среды не бухал… Неужто белочка?”. Рядом сопела телка, которую он накануне снял. Таким хриплым басом она точно не могла это каркнуть…. Он встал и, прижимаясь к стене, осторожно прошел по квартире.
Проверил решетки на окнах, бронированную дверь, видеокамеры, заглянул в шкафы – ничего. “Интересно, сцуко, получается, – подумал он. – Типа предупреждение.” “Ну чо, – нагло подтвердил внутренний голос. – Чан есть – думай. Вован на растяжке подорвался? Лося в ресторане люберы шлепнули? Коля-Брода в СИЗО повесился?” “Ну, это – сказал Пузиков, – я чего-то не врубаюсь, куда ты типа клонишь. Что конкретно ты хочешь предъявить?” “Ну, деревья гну, – грубо ответил голос. – Это прокурор предъявит. Ару Басилова в Греции замочили? Думаешь – тамбовские?” “А кто?” – “Дед Пихто. А ты типо какбэ соскочил? Волыну скинул в озеро и с концами? Нештяк. А если водолазы найдут? На стволе шесть жмуров”. “Да как ее найдут? Мы ж вдвоем с Лехой были”. “Вот-вот. Леху-то закрыли на восемь лет. Он тебе три малявы с зоны отправил, а от тебя ни грев, ни ответа, ни свиданки.” “Дык ты чо? Я ж там светиться не могу, угро сразу примет.” “Ага, Леха париться будет восьмерик, ты король, а он под шконкой? По понятиям за общак тебе могут бошку свинтить, канаешь? Пока ты марух дергаешь, твой подельник мотает срок – это по-пацански? Если бы он раскололся и оформил явку, ты бы шел паровозом, вся мокруха на тебе. Он бы получил трояк общака и по весне откинулся по половинке. А ты даже в СИЗО не отнес ему дачку.” “Ты дурак или придурочный? – взвыл Пузиков. – Толку что если бы меня хомутнули? Мне ваще вышка светит. Леха выйдет – я конкретно все отдам. Мне чужого не надо.” “А если не выйдет? Если туб подцепит или грохнут – зона красная, он там месяцами в ШИЗО, а ты с марухами пихаешься, купил “мерс”, ресторан “Чики- брики”, на Коста Дель Соль оттянулся.” “На Коста Браво ваще-то…” – “Какая, хрен, разница. Леха с кем надо перетер, так что гляди вокруг себя.” “Разве ж я отказываюсь? Что его – то его. Я завтрева к его матери съезжу, может чего ей надо.” – “Дык раньше суетиться надо было. Люди в авторитете решили. С тобой говорить – только время терять.”
Пузиков вдруг почувствовал, как по ногам прошелся ветерок, он сбросил тапки и прижался к стенке. Какая-то тень скользнула по коридору…
Он выскочил, держа перед собой пистолет и крикнул: “Стоять, падла!”. Перед ним в коридоре стояла бледная “ночная бабочка”.
– Куда, сука?! – заорал он.
– В т-т-туалет… – еле шевеля бледными губами, сказала она. – Ты чего?
Он опустил пистолет и пошел на кухню. Налил стакан клюквенного сока, стуча зубами по стеклу, выпил и сел у стола. “Или крыша ваще съехала, или реально опасность. Пить больше нельзя, ваще по кабакам шастать меньше…. Скоко-то там бабла дать под расписку Лехиной матери и сеструхе.”
Шорох в прихожей заставил его вскочить. Стакан упал. Где пистолет?! На столе нет… на мойке, на полу…. на стойке бара… Хлопнул по карману пижамы – здесь. Фухх… но драгоценные секунды были потеряны.
Лязгнул замок – шалава свалила. “Все, сольет мусорам ствол…”
“Я же говорил – пиз…ц! – хрипло сказал внутренний голос.” – “Ну и чего теперь делать?” – растерянно спросил Пузиков. “Снять штаны и бегать”, – цинично ответил внутренний голос и закашлялся.
“Курить меньше надо”, – злорадно подумал Пузиков.
“Пшел нах…”