Так завещал Ленин

Я требовал выезд из страны. 15 лет в отказе и без зарплаты. Жизнь съеживалась, как шагреневая кожа. Вокруг явно обозначилась тревожная пустота. Волчьим чутьем зэка я чуял запах смерти. Я встречался с дипломатами, на собраниях на Мосфильме открыто говорил о невозможной атмосфере в стране и нежелании жить в СССР, написал письмо Андропову, в котором называл чиновников ГОСКИНО мафией. По всему Союзу шли протесты евреев. За границей толпы демонстрантов скандировали перед советскими посольствами: Отпусти мой народ!
Принимались смешные меры предоcторожности: по телефону договаривались о несуществующих встречах, весело представляя себе удивление и растерянность тех, кто перехватывал разговоры и вел наружку. Какие-то высокие чины ГБ сказали матери: “Увози своего сына, а то убьем или посадим.”
Уходил и приходил в разное время, перед выездом осматривал машину – пару раз перерезали тормозные шланги высокого давления, а когда поняли, что я это легко определяю, несколько раз пережимали плоскогубцами стальные трубки, идущие к тормозным цилиндрам. Я ездил на старой черной “Эмке”, к переднему бамперу которой был аккуратно приварен номер. Один раз, когда я поймал машину у кинотеатра повторного фильма, попытались напасть якобы “попутчики” в такси, но все это было прелюдией.
Когда в 1988 году я уехал из Москвы в Рим, там все стало намного проще – взрыв на крыше машины или под кузовом, очередь из автомата, растяжка у двери…
Мне позвонила секретарь зампредседателя Гостелерадио и сказала, что Стелла Ивановна приглашает меня на разговор.
Вельможная дама Стелла Ивановна Жданова была плотно упакована, очевидно, с детства. В ней чувствовалась давняя, возможно с рождения, принадлежность к высшим кругам власти.
Я в назначенное время вошел в ее кабинет и с выжидательным выражением на лице стоял, пока она не закончила деловой разговор и не предложила мне сесть напротив, у небольшого стола, приставленного к ее письменному столу, как вертикальная линия к горизонтальной, в букве “Т”.
Она достала с полки какую-то книжку и доверительно и возмущенно поведала, что автор этой книжки замучил их требованиями ее экранизировать. Все режиссеры отказываются, считая материал графоманским бредом. Но автор давит, и сделать ничего нельзя – он сидит в ЦК и курирует Гостелерадио. От него многое зависит. – Если вы нас выручите, – голосом Лисы, предлагающей Зайцу ледяную избушку, начала она… и коротко обозначила условия: я беру, читаю и, если не умру от тоски, через неделю даю ответ. Если я согласен сделать из этой писанины что-то пригодное к экранизации, мне дадут авторство на сценарий и постановку как режиссеру.
Я обещал за пару-тройку дней прочитать и ответить.
Чиновника, возомнившего себя писателем, звали Евгений Серафимович Велтистов. Я прочел опус, от скуки шевеля губами, как извозчичья лошадь в ожидании седока, и дал согласие. Жданова радостно потрясла мне руку и, стараясь не смотреть в глаза, дала рабочий телефон Велтистова.
Я позвонил к нему через пару дней, он заказал мне пропуск в здание ЦК на Старой площади и я приехал. Очевидно, чтобы произвести впечатление, он предложил мне позавтракать в буфете ЦК на первом этаже и провел меня мимо лифта в небольшую столовую. Была зима, но, в отличие от любой другой столовой, на витрине стояли тарелки с овощными салатами и отдельно лежали одинаковые, явно калиброванные помидоры из спецтеплицы спецхозяйства, кормившего этих спецлюдей спецовощами.
Что меня умилило, так это то, что на вопрос “почему такие смешные цены?” – тарелка салата из помидоров со сметаной стоила 22 копейки, из огурцов и того меньше, Велтистов серьезно и даже немного торжественно сказал, что Владимир Ильич Ленин в 1922 году запретил поднимать цены в столовой ЦК и это указание вождя с тех пор свято чтут продолжатели его дела.
– Вообще-то Ильич мог бы снизить еще процентов на 20-30… – предположил я, подумав, что в феврале достать пару помидоров для больного ребенка было на большей части СССР задачей практически неразрешимой.
Он принес несколько тарелок с завещанными Ильичем овощами и творог под сметаной, пару стаканов чая и все это обошлось меньше рубля.
“Не хило, – подумал я. – Молодцы ребята, хорошо устроены. Прежде, чем лечь в Мавзолей, старик позаботился о них капитально.”
Все время входили какие-то сумрачные дядьки и забирали объемистые пакеты, вкусно пахнущие копченой рыбой.
– Это заказы, – пояснил Велтистов. – Люди забирают паек для семьи.
Поев и поговорив ни о чем, мы поднялись в его кабинет, пройдя по длинному коридору, который мне запомнился несколькими опереточными фамилиями на дверях: “Правдин”, “Кандалов” и т. п.
Мы зашли в его кабинет – это была небольшая комната – очевидно отдел агитпропа. В ней стояли два стола торцом к двери, один напротив другого. От двери шел небольшой проход, разделявший их. Перед каждым столом стоял стул для посетителя. Сидевший за столом слева пожилой человек приветливо кивнул, улыбнулся и углубился в бумаги, делая вид, что наш разговор его не интересует.
Я подумал, что столь экзотическую фигуру здесь не видели может быть никогда. Максимально щадя авторские чувства, я стал объяснять разницу между литературным произведением и киносценарием, с его особым построением и драматургией. Он терпеливо слушал, видимо подготовленный Стеллой, которая, скорее всего, охарактеризовала меня как литературного негра, работавшего еще на Шекспира, – лишь бы сплавить настырного графомана хоть на какое-то время.
Мы не раз встречались с ним в ЦК, я читал ему эпизоды, был у него дома, где он с гордостью продемонстрировал занавески в крупных цветах и пояснил:
– Финские. Привез из командировки. Из Хельстнки.
Он произнес это так значительно и смачно, что я почувствовал на языке привкус виски.
Мы с ним несколько раз ехали из ЦК на черной “Волге” с занавесочками на окнах, и я однажды спросил, имеют ли работники аппарата ЦК КПСС представление о жизни за стенами ЦК и окнами машины. Их хорошо кормят, привозят на работу и отвозят домой и реальная жизнь может оказаться незамеченной.
– А это зачем? – совершенно искренне удивился он. – У ЦК важная работа, мы должны руководить страной. Отвлекаться на всякие пустяки нет времени.
В другой раз, в его кабинете, я спросил почему в СССР так много вопиющих проблем, которые никак не решаются. Его визави за соседним столом оторвался от бумаг и с интересом посмотрел на нас. Велтистов вздохнул и показал пальцем в потолок.
– Но там больше никого нет, – сказал я. – Мы на Старой Площади, в здании ЦК КПСС.
Он повел плечом, как лошадь, сгоняющая муху.
– Понял, – сказал я. – Там – я показал глазами на потолок – господь Бог, и он не хочет, чтобы в нашей стране что-то изменилось. В таком случае, нас ждут волнующие времена и незабываемые события.
Его сосед подозрительно быстро сунул нос в бумаги, пряча улыбку. Я понял, что угадал.
Велтистов был долговязый, спокойный и вполне разумный человек, без явных признаков психического расстройства.
Слуги народа были все, как на подбор, типичными клерками, не раз описанными в русской классической литературе. Скрипя перьями, эти ребята отправили на дно русскую царскую империю и не заметили. Теперь эти “кувшинные рыла” работали на СССР. Было ясно, что с их помощью Союз долго не протянет.
Постепенно мне удалось убедить Велтистова, что я – всего лишь скромный поденщик, выполняющий доверенную мне высокую миссию сделать из этой лабуды кино. Он милостиво решил не мешать, чтобы при сдаче редакторам они увидели сценарий в привычном для них виде.
Когда сценарий был готов, он предложил мне зайти на студию Горького к главному редактору Балихину и обсудить с ним условия договора и календарные сроки.
Я так и сделал. Балихин сказал, что Жданова недавно говорила с ним и обещала прислать заказ на производственную единицу и фильм поставят в план. Как только все утрясется, он свяжется со мной и назначит встречу для заключения договора. Я ждал. Неделя, месяц, два. Вдруг, я узнаю, что по заказу Гостелерадио в Одессе снимается трехсерийный детский фильм “Приключения Электроника”. Режисссер – неизвестный мне Бромберг.
Справка: “Приключения Электроника” – советский детский музыкальный трехсерийный телефильм режиссёра Константина Бромберга. Один из самых популярных детских художественных фильмов за всю историю советского и российского кинематографа. Музыку к фильму написал композитор Евгений Крылатов. (Википедия).
Было воскресенье. Я днем позвонил домой Велтистову и спросил его, как это понимать.
Я старался сохранить спокойствие и вежливость, но если бы в это время я был канониром на крейсере “Аврора”, стоявшем на рейде на Москве-реке, я немедленно послал бы снаряд из главного калибра в здание ЦК.
Велтистов после небольшой паузы спокойно сказал, что советует мне помалкивать, иначе кислород окончательно перекроют и я не смогу заработать ни копейки. Эти слова еще раз объяснили мне, с кем я имею дело, и стали последней каплей.
В титрах он оказался сценаристом, после сдачи фильма по высшей категории получил по 8 000 за каждую серию, при выходе на экраны еще столько же и 10 000 Госпремию СССР. Но вскоре он умер. “Может икрой подавился?” – беззлобно, но без глупых сантиментов подумал я, когда узнал об этом.
Не все коту масленица.