Танцующий и смеющийся шива

Эндрю был странный человек. Небрежно одетый, с замедленными реакциями, словно невыспавшийся. Замкнутый в себе. Когда он смотрел на собеседника, казалось он с трудом выходит из глубины своего сознания, выбирается сквозь какие-то недодуманные мысли и пытается понять, что ему говорят. Иногда рядом с ним видели женщин.Они были молоды, красивы и отстраненны. Их диалоги состояли из коротких малозначительных фраз, словно дополнявших понятое и непроизнесенное. Где они находили друг друга и почему расставались – было загадкой. Мир вокруг стремительно менялся. Люди сходились, расходились, умирали, шли на риск, выигрывали или проигрывали. Они продавали, покупали, наслаждались жизнью, любили и ненавидели. Рождались дети, подрастали, старались изменить мир, надеялись, разочаровывались… Звучала музыка, исполненные страсти речи увлекали толпы, и они воевали, осваивали новые пространства, транслировали музыку, и эфир был забит разноцветными фантомами этой пестрой, летящей жизни. Смысл ее был неуловим. В культовых строениях плачущими голосами духовные наставники человечества обращались с просьбами о мире, хлебе и благоденствии, но никто не просил ума. Как-то подразумевалось, что с этим все в порядке. Никто не считал себя дураками, но все несчастья, даже стихийные бедствия, были следствием суммарной глупости населения.
Эндрю это понимал. Тренированный ум мгновенно выстраивал причинно-следственные связи между незначительными событиями и паутиной проявлений фатальности. Когда все находящиеся в Хаосе кинехроны стали ясны ему методом мгновенного постижения, он стал учиться жить в их дожде, балансируя на грани бытия и небытия. Затем осторожно попытался формулировать системы, которые возникали и распадались, превращаясь в события. За смышленность и скромность он был награжден пониманием круга жизни. Он стал ее другом. Постигнув жизнь, он узнал смерть, понял что она часть жизни, ритмичная пауза пульса бытия. Эти открытия пришли к нему, когда он был уже немолод, и ошеломили его. Огромная картина Вселенной открылась ему, все приобрело смысл. Шум, порыв ветра, камни, грязь, грубая ругань, неожиданная гибель людей, пожары, войны, муравьиные тропы, объятия, шалости ребенка, взгляды зверей – все сложилось в Симфонию жизни. Иногда она звучала, как Гимн, иногда как Хорал. Законом построения была ирония, ключом понимания – сочувствие и печаль. Он стал понимать язык птиц и животных, потом язык деревьев и трав. Потом язык воды, огня, земли и неба. Когда он понял, то почувствовал любовь к сущему, восхитился совершенством творения. Он понял, что понят и любим. Эта любовь хранила его. Он чувствовал в себе созвучие и ощущал сочувствие к себе. Вначале он наивно пытался понять смысл, но потом сообразил, что смысл подразумевает цели, цель – это результат поступательного процесса, движения, а жизнь не может иметь результата. Она может быть. И ее может не быть. Поиск результата, стремление к нему лишь сокращают ее, и она прекращается. Смысл ее – радость. А какой может быть результат радости? Это чувство, а у чувств не бывает цели. Только начало и конец.
Он вдруг останавливался, чему-то улыбался, удивленно покачивая головой, или был растроган, и на глазах его появлялись слезы. Среди обывателей за ним закрепилась слава человека ущербного, но тихого и безобидного. Его стали жалеть, говорили с ним терпеливо и снисходительно, дарили старые вещи. Он благодарил и брал. Были люди, относящиеся к нему с брезгливым презрением. Они не подозревали, что тем самым выносят себе приговор и назначают срок. В отличие от человеческих наказаний, это не был срок, который суждено отбывать, а сокращение срока, который дано пребывать. Своим присутствием он испытывал окружающих на нахальство и нетерпимость: один из законов Хаоса – смирение. И когда он понял, что не одинок и любим, он попросил себе подругу. Она не должна была быть созданной для другого. Быть неслучайной. Послана ему, суждена. Быть похожей на него, как отражение в темном озере. Возможность этой встречи по законам больших чисел была ничтожной. Он должен был узнать ее среди бесчисленных других, понять и полюбить. Она должна была почувствовать свое предназначение для этого странного, бедного и немолодого человека. Только талантливый клоун может надеяться на столь редкий, немыслимый гротескный случай. Гротеск надежды, разбивающий гиньоль повседневности, – смысл ритуальной клоунады. Они могли родиться в разные эпохи, могли не встретиться, могли встретиться и не узнать друг друга, могли остаться среди бесчисленных кинехронов – частиц вероятного в Хаосе. Он понимал, что сам факт его жизни, есть избранность, высочайшая милость – это давало надежду на встречу. Он надеялся на чудо. …Милый друг из моего ребра…
С годами он остался один. Вся шелуха обязательных отношений, ритуальных слов и регламентируемых традициями поступков – все это с годами отлетело. В темной воде озера времени скрылись размытые образы гибких молчаливых подруг, освободив место для одиночества и надежды. Он стал настраивать себя, как инструмент, чтобы струны души звучали в гармонии с гимном Вселенной. Он знал, что на верном пути: множество мельчайших, незаметных для непосвященного примет свидетельствовали о том, что он услышан. Мир пластично и незримо изменялся, время и пространство неслышно сдвинулись и пересеклись в мгновении назначенной для него встречи. Он нашел ее. Она сразу поняла, что это он. На звездных часах пробил их час, они встретились. В синхронности с Симфонией Хаоса он достиг одной из высших степеней посвящения. Это созвучие потрясло его.
– Только ты, – прошептала она. – Никто, никогда.
Она встала с измятой постели, подошла к зеркалу и, с интересом рассматривая себя, повторила:
– Только ты.
Вечерами он развозил пиццу, потом надо было вытаскивать из тюрьмы ее брата, ее родители сразу невзлюбили его и были категорически против, считая, что она испортила себе жизнь. По темным улицам он мчался на старом автомобиле и улыбался – это была жизнь. Круг жизни. Ничего более. Самый щедрый из подарков.
Через шесть лет она устала от однообразного и бедного существования, и он стал замечать скептицизм и иронию в случайно брошенных на него взгядах. Если мы такие умные, отчего мы такие бедные? Кругом кипела яркая красочная жизнь, было множество соблазнов – тех самых, за которые выгоняют из рая.