Сильви

На улице было солнечно и ветрено. У причала, напротив входа в музей, стоял старый теплоход, на берег были сброшены сходни.
Серые волны ударяли в борта, теплоход покачивался, сходни поскрипывали и чуть поднимались и опускались. Лучи отражались в воде, блики мелькали на граните набережной.
Войдя в музей, он огляделся. Много людей, к кассам небольшая очередь. Он взял билет, показал его молодому равнодушному охраннику при входе и вместе с толпой пошел по бесконечным залам, разглядывая знакомые и забытые картины в массивных золоченых рамах.
Все это было в прошлом – огромный величественный город, памятники, проспекты, музеи, каналы, колоннады. Последние восемь лет он жил в Калифорнии, имел хорошо оплачиваемую работу, дом, был всем доволен.
Рита познакомилась с женами его сослуживцев, они что-то совместно организовывали, она была беззаботна и, казалось, совершенно счастлива.
Два года назад она съездила в Питер повидать родителей, вернулась серьезной и опечаленной и на его вопросы отвечала неохотно и односложно. Но все же он понял, что страшного ничего не произошло, просто она увидела, что они постарели, особенно отец – он болел, недавно перенес операцию. Врачи были изумительные, хирург, профессор Петровский, совершил настоящее чудо. Иногда на ее лицо набегала тень, она вдруг задумывалась, останавливалась посреди разговора, и он понимал, что она вспоминала родителей, мысленно переносилась к ним и переживала, что они там, одни, далеко. Но уезжать они не хотели, а возвращаться было бессмысленно и глупо. Детей у них не было. Сначала откладывали, пока все не образуется, потом уже привыкли.
Все случилось как-то невообразимо быстро, нелепо, словно кто-то ускорил ход жизни, и события промелькнули с неожиданной быстротой. И вот теперь он один, в их городе, в музее, где они, еще школьники, столько раз были вместе.
Год назад она случайно нащупала в груди какое-то уплотнение, ничего ему не сказала и пошла к врачу. Через несколько дней она узнала, что у нее рак. Она сказала ему это как-то виновато – теперь у него будут какие-то никому не нужные хлопоты, переживания, когда жизнь только начала налаживаться и все было так хорошо. Болей не было, и он надеялся, что возможно это ошибка. Ну и сейчас “это” лечат. Слово “рак” они не произносили. Почти все время они молчали.
Врач, средних лет армянин с умным печальным взглядом, сказал, чтобы он подготовил себя к тому, что предстоит, и мог ее поддержать.
– Что предстоит? – спросил он.
Врач промолчал, внимательно глядя ему в глаза.
– Нет, – сказал он, – у меня есть деньги. Я заплачу. Сколько надо?
Врач опустил голову и стал смотреть на свои руки.
Кино убыстрялось, его жизнь летела, а все вокруг шло с другой скоростью – какие-то мелкие, несущественные проблемы, ненужные пустые разговоры.
Потом она лежала в платочке, он держал ее за руку, потом все кончилось, и он остался один.
Пленка оборвалась в аппарате, кино про их жизнь кончилось.
Ему казалось, что все нереально. Зачем-то он, какие-то вокруг люди, оставшиеся от нее вещи. Он стал плохо понимать окружающих, замкнулся в себе, отвечал невпопад. На работе он почти механически выполнял все, что от него требовалось, его ценили как превосходного специалиста и, вскользь, говорили о какой-то женщине из Сан-Франциско, психологе, которая написала книгу о депрессии, и компания несомненно оплатила бы, если бы…
Вечерами сослуживцы иногда звонили, старались его отвлечь, приглашали в гости.
Потом он как-то нашел на полу ее заколку для волос, неумело без слез заплакал и понял, что больше не в силах здесь жить, что в солнечном раю на берегу океана ему все не нужно, пусто и страшно. Открытие Америки закончилось. Он продал дом, на работе сказал, что уезжает, и вернулся в Питер.
Он стал думать, что если бы они не уехали, она осталась бы жива. Просто это была бы другая судьба, иная линия жизни. Даже лучше было бы, чтобы он на ней не женился, она вышла бы замуж за другого человека, и он случайно бы узнал, что так случилось и ее больше нет… Так, вместе учились. Чужая жизнь, чужие печали…
Он зашел в школу, зашел в их класс. Нянечка Полина Ивановна узнала его:
– Ты чего это тут сидишь, Шмелев? Откуда это ты взялся?
– Из Америки, – сказал он.
– А чего это ты приехал?
– Да так, в гости. Давно не был.
– А Рита твоя как?
Он не выдержал, крупные детские слезы потоком полились из глаз.
– Разошлись, что ли? – она с подозрением посмотрела на него.
– Умерла она! – закричал
он. – У нее был рак! И разом слетели с него выученные и усвоенные, казалось навсегда, правила поведения взрослых, и он стал маленьким мальчиком, охваченным страшным, необъятным горем.
– Господи! – сказала Полина Ивановна и села рядом с ним. – Господи, Коля, какое несчастье!
Потом он ходил по городу, зашел в музей. В толпе он заметил высокую стройную девушку с серыми глазами. Он обратил на нее внимание, но потом потерял из виду и вскоре забыл бы, но случайно вновь увидел – она шла, внимательно осматривая скульптуры. Он с интересом стал наблюдать за ней.
Она остановилась и внимательно, со скрытой улыбкой стала рассматривать обнаженных мужчину и женщину, застывших в мраморном поцелуе.
– Вам нравится эта скульптура?
– Я плохо говорю по-русски, – с сильным акцентом сказала она и посмотрела на него с интересом и той же непонятной скрытой улыбкой. – Это мне нравится. Они очень любят.
– Откуда вы? – спросил он.
– Из Эстонии. Вы думаете, есть такая совершенная любовь?
– Как вас зовут?
– Сильви.
Потом они о чем-то говорили, вместе вышли из музея, ели мороженное, и он все время боялся, что она уйдет и он останется один наедине со своим отчаянием и нежным акварельным профилем его жены, незримо рисующимся в темнеющем петербургском небе.