Песах (ивр. букв. “миновал, обошёл”, по-гречески и по-русски – Пасха) – центральный иудейский праздник в память об Исходе из Египта. Начинается на четырнадцатый день весеннего месяца нисан и празднуется в течение 7 дней в Израиле и 8 – вне Израиля.
Григорий Исаакович много лет был дружен с Аркадием Семеновичем. В конце сороковых – начале пятидесятых они часто ходили друг к другу в гости, дружили семьями. Дети тоже дружили – у Григория Исааковича был сын, Алеша, а у Аркадия Семеновича дочка, Сонечка.
Потом случилось что-то страшное: Григория Исааковича посадили. Его жена, Ирина, потемнела лицом и замкнулась. Начались черные времена.
Раз в неделю она ходила с Алешей в тюрьму, относила мужу передачи. Потом был суд и его отправили в лагерь. Ходили слухи, что завистники его оклеветали; ему дали пять лет.
Но в 53-м, аккурат на Пурим, умер Сталин, и многих выпустили.
Выпустили и Григория Исааковича. Он вернулся бледный, похудевший, с обострившимися чертами лица и неулыбчивый.
В доме было пусто – все, что можно было продать, было продано. Последней в комиссионный магазин отправилась серебряная ложечка, которую Ирине подарил дедушка, когда ей исполнилось два годика.
Через неделю Григорий Исаакович встретился с Аркадием Семеновичем. Без жен, без детей они пошли посидеть в парке, поговорить.
– Меня сдал Пухляков, – сказал Григорий Исакович. – Он свалил на меня недостачу, хотя материально ответственным я не был.
Аркадий Семенович кивнул.
– Полонский тоже оказался большой сволочью. Мог дать показания в мою пользу, но побоялся.
Аркадий Семенович вздохнул и стал что-то чертить носком туфли на серой пыли.
Подошел сизый голубь, боком посмотрел на туфлю, потом внимательно взглянул на Григория Исааковича, на секунду задумался, словно пытаясь осмыслить увиденное, взглянул на него еще раз, проверяя впечатление и улетел.
– У этой страны огромное будущее, – сказал Григорий Исакович. – Но я себе плохо представляю в нем свою роль.
– Гриша, если бы можно было уехать, – сказал Аркадий Семенович, – я ни минуты бы не думал. Это мышеловка. Танин папа редкий идиот. Он мне вчера пытался доказать, что все проблемы этой страны от евреев. При Соне. Мы с Таней вообще избегаем говорить при ребенке на эти темы. Какой-то сраный голубь может на все это плюнуть и лететь куда ему вздумается, а ты должен тут сидеть и ждать, пока все это сгинет, чтобы попрощаться с ними. Он мне опять совал в нос свои медали и с издевкой спрашивал меня, почему евреи не воевали.
– И что ты ему сказал?
– Я сказал, что воевали не национальности, а призывные возраста. Получал человек повестку и шел в военкомат, если до этого не ушел на фронт добровольцем.
– А он?
– Он сказал, что настоящие враги – это космополиты. Они всегда путались под ногами у пролетариата, мешали строительству коммунизма и были вредителями и шпионами. Если бы товарищ Сталин не умер, он бы с корнем вырвал эту космополитскую троцкистскую заразу.
– Когда-нибудь это кончится? Я даже не о себе думаю. Мальчик вырастет и будет всю жизнь слушать эти вещи. Я об этом там много думал. Там я почти ни с кем не общался – это особый мир, настоящий зоопарк. Люди и так недалеко ушли от обезьян, а там превращаются в мерзких животных. Не может же так продолжаться вечно, ведь ничего вечного не бывает. И когда-нибудь все это кончится, как страшный сон, и можно будет с ними попрощаться и жить в нормальной стране, среди нормальных людей. Понимаешь, у меня нет особых иллюзий, я понимаю, что везде, где живут двуногие, далеко не рай. Но мы оказались в самом поганом месте. На работу устроиться невозможно, жить не на что. Ирка все, что у нас было, продала, у нее начались проблемы с сердцем. Все боятся меня брать, хотя я реабилитирован. Наверно придется уезжать на периферию, там нет такого остервенения.
– Я думаю, все изменится к лучшему, – сказал Аркадий Семенович и вздохнул. – Джо сдох, сейчас важно найти работу, вернуться к нормальной жизни. Ире тоже надо отдохнуть и успокоиться, мальчик пережил травму, ему надо от этого отойти. Я хотел тебе предложить поехать с Ирой и мальчиком к моему брату в Одессу. Там солнце, море. У него свой дом, прекрасный сад, сказочные фрукты, сочные груши “дюшес”, сладкий виноград “дамские пальчики”. Рядом море. Я ручаюсь, что через пару недель вы придете в себя. А за это время можно будет обдумать варианты с работой. Хаиму я уже написал, чтобы они приготовили для вас комнату. Я тебе был должен три тысячи, вот две – тысячу осенью я отдал Ире. Слава Богу, дали премию, была возможность вернуть тебе деньги. На дорогу, питание и остальное вам пока хватит, а потом все наладится. Сейчас главное отдохнуть. Ты меня понял?
– Спасибо, – сказал Григорий Исаакович и, окинув коротким внимательным взглядом пустую аллею, взял деньги.
– Гриша, ты помнишь это стихотворенье: товарищ, верь, взойдет звезда нашего счастья… Как там дальше? Темницы рухнут и все остальное… Люди веками отплевывались от этих… Мундиры голубые… Народ… Бикицер, давай сейчас пойдем и узнаем расписание поездов, можно сразу взять билеты. Придешь домой и сделаешь им сюрприз! Завтра мы идем в Метрополь, я приглашаю!
Через полвека Аркадий Семенович оказался в Канаде. Он освоил компьютер и часто совершал виртуальные путешествия на бывшую родину. Иногда ему звонил из Америки Григорий Исаакович. Обычно после ритуальных расспросов о делах и самочувствии старые приятели обменивались информацией по поводу детей и внуков, обсуждали новости и события общественной жизни далекой России. Пообщавшись, довольные тем, что спокойный и размеренный ход их жизни ничего не нарушает, они прощались, пожелав друг другу здоровья.
В конце праздника Песах умерла Ира.
Аркадий Семенович на старом “Бьюике” поехал на похороны. На кладбище молодой румяный раввин, раскачиваясь, что-то скороговоркой пробормотал по-арамейски.
Григорий Исаакович на удивление хорошо держался, но слезы тонкими струйками нескончаемо текли по его сизым щекам. С кладбища поехали к сыну, где уже все было приготовлено для поминок.
– Она была замечательным человеком и прекрасным другом, – сказал Аркадий Семенович. – Мы звали ее Огонек. Так когда-то ее называл дедушка, когда она была маленькой. Мы Ирочку никогда не забудем. Ее душа сейчас смотрит на нас и улыбается. Там много хороших людей, наши друзья и родственники. Мы не должны рвать сердце, все скоро встретимся. Лешенька, кецеле, ты не представляешь, как мама тебя любила. Ты был маленьким и не помнишь, что ей пришлось там пережить.
– Я помню, – сказал элегантный мужчина, поднимаясь и стараясь восстановить сбившееся дыхание. – Я все помню.
Он повернулся к отцу:
– Папа, я хочу, чтобы ты жил с нами.
Григорий Исаакович встал и обнял сына.
Значение праздника Песах может понять только тот, кто покинул Египет, долгие годы скитался в пустыне и похоронил любимого человека в чужой земле.
