Апойнтмент

Мери Кэннингхэм приоткрыла дверь и выглянула в приемную:
– Люси Шапкин? Здесь есть Люси Шапкин?
Немолодая, сильно накрашенная женщина с высокой прической и шляпой, напоминающей перевернутый ночной горшок, медленно поднялась и, ни на кого не глядя, направилась к ней.
– Люси Шапкин? – уточнила Мери, открывая папку с документами. – Здравствуйте, Люси, меня зовут Мери Кэннингхэм, я ваш кейс-воркер. У нас несколько вопросов к вам. Вы по-прежнему живете на Кукус драйв?
– Я Люся Шапкина, – с достоинством произнесла женщина по-русски. – Нот спик. Вы что, по-русски не говорите?
– Я извиняюсь? – подняла глаза от бумаг Мери, услышав речь на непонятном языке.
– Вы можете по-русски говорить? Я не спик инглиш. Когда-то ин дер шуле, но уже давно забыла. Лучше, конечно, если вы пригласите переводчика. У вас тут есть переводчик?
– Я извиняюсь?
– Вы что, глухая? Я спрашиваю: переводчик есть? Мне так трудно с вами разговаривать – вы одно, я другое, так мы ни до чего не договоримся, – громко сказала женщина, чтобы смысл ее слов лучше дошел до Мери.
Мери не поняла ни слова, вздохнула, вновь заглянула в папку и сказала:
– Лучше, если мы перенесем апойнтмент на другой день. Вы можете найти переводчика? У вас есть кто-нибудь из друзей или родственников, кто говорит по-английски и мог бы прийти и перевести?
Женщина пожевала губами, внимательно посмотрела на Мери и громко сказала:
– Я не понимаю, что ты тут мелешь. Лопочешь, сама не знаешь чего. Ты по-человечески скажи: ты можешь бумаги оформить, чтобы мне к первому прислали мани? Я все ваши анкеты заполнила – что тебе еще от меня надо?
Мери собрала губы трубочкой, посмотрела в сторону на пол, покрытый серым пластиком, потом посмотрела на потолок, закрыла папку и сказала:
– О`кей, мисс Шапкин, я не могу передать ваш файл в финансовую часть, пока не получу от вас дополнительную информацию, касающуюся вашего инкома. Вы должны принести или отослать нам по факсу все, что касается ваших доходов. Вы меня понимаете?
Люся холодно, не мигая, посмотрела на нее.
Воцарилась долгая пауза.
Мери встала и хотела выйти, как вдруг Люся тихо сказала:
– Сядь.
Не понимая смысл, Мери подчинилась приказу и опустилась на стул. Ноги вдруг стали как ватные, перед глазами все поплыло.
– Я с мужем работала в Саратовской филармонии, – сказала Люся, упершись в нее взглядом своих блекло-серых на выкате глаз. – Мой муж был гипнотизер, засранка, – заслуженный работник культуры, царство небесное. За 20 лет мы весь Союз объездили. Сейчас я буду тебе диктовать, ты запишешь и сделаешь, как я говорю. Поняла?
Мери, не сводя с нее взгляда, сглотнула слюну и судорожно кивнула.
– Я тут к тебе, как дурочка, бегать не буду, заруби это себе на носу. Не на такую напала. Когда Карен Амбарцумян хотел уволить Йосю, мы ему такое внушили, что он за неделю потерял все: семью, работу, машину, дачу. Жена русская, двое детей. Ты меня поняла?
Мери качнулась в полуобморочном состоянии и кивнула.
– Йося верил в наши рубли, потому что любил свою родину и ни на какие доллары и велферы он бы ее не променял. Деньги он закапывал на даче, все было в советских рублях. Ему на фронте прострелили ухо, может, поэтому. У меня было все, я жила там, как королева. Вам такое и не снилось. Потом пришли эти босяки и все перевернули с ног на голову. Зачем надо было опять все менять? Когда умер Тема Юхно, мы потеряли все – работу, машину, дачу. Он был женат на Соне Мурман. Потом уехали дети – а что мы можем без детей? Хорошо, Гриша нашел себе дело, у них с Наташей прекрасная семья, он хорошо получает. Но я не такая мать, которая будет что-то просить у сына. Им самим сейчас все надо. Я хочу, чтобы ты записала, что Гриша был против того, чтобы я к вам обращалась. Но я не хочу зависеть от своего сына. Мы всю жизнь работали. Так ведь?
Мери кивнула. Рот у нее был полуоткрыт, глаза полузакрыты.
– Почему теперь мы не можем иметь спокойную старость? Ты понимаешь, что я имею в виду?
Мери кивнула, чувствуя, что мягкий крепкий сон сковывает ее руки и ноги. Она сидела перед клиенткой, как кролик перед удавом, и не могла пошевелиться.
– Внуками я довольна, – сказала женщина. – Это можешь не писать. Это и так все знают. Захар лучше всех в школе, Юленька просто красавица. А как она поет! Теперь пиши. Бери ручку.
Люся протянула ей лежащую на столе шариковую ручку. Мери с жалкой улыбкой взяла ее.
– Пиши! – приказала Люся и пальцем указала на файл.
Мэри взяла ручку и большими кривыми буквами написала:
“Мне страшно…” – выронила ручку и соскользнула на пол.
Люся поставила два стула и положила Мери затылком на один стул и пятками на другой.
– Ты пока отдохни, – сказала Люся, – мне еще нужно в магазин – завтра придут внуки, а дома ничего нет. Не забудь, о чем мы говорили. Был бы жив Йося, вы бы без всяких апойнтментов мне все домой принесли. Когда он на концерте только думал “Вставай, проклятьем заклейменный!” – весь зал вставал. Он всегда говорил: “Люся, в том, что все так паскудно, не филармония виновата, а зрители. С такими зрителями ни о каком светлом будущем речи быть не может”. Как он был прав!
Уходя, она остановилась в дверях и наставительно сказала:
– Вы бы хоть русский выучили – и нам с вами было бы легче, и вам.