Неясные тени неслышно появились перед рассветом, в полумраке медленно стали проступать силуэты вещей…
Алексеев открыл глаза – значит это был только сон! Какой унылый реализм, совсем без полета, ничего от волшебных, сказочных снов, которые он видел в детстве.
Все очень приземленно: долгий разговор с матерью, какая-то ссора с бывшей женой, с которой он давно разошелся и о которой успел уже забыть.
Все приснившееся было так мелочно, убого. И сам он во сне был мелочно-упрямый, занудливый, стремился что-то доказать, хитрил, недоговаривал. Он поразился тому, что во сне проявлялись в нем мелкие, ничтожные черты характера, на которых он иногда ловил себя и думал, что они касаются лишь внешней стороны его жизни.
Так безрадостно и суетно прошли лучшие годы – выяснение несуществующих отношений, нескончаемый, мелочный счет обид, унизительная бедность и неслышно подошедшая старость.
Мать давно умерла и редко снилась ему, а он опять не нашел верных слов, чтобы сказать, что очень ее любит, часто о ней думает и страшно осиротел. Вместо этого он что-то долго ей говорил, доказывая свою никому не нужную, упрямую правоту, а она молчала.
Так было всегда – что бы он ни говорил, она всегда обреченно молчала, даже не пытаясь защититься. И от этого он остро чувствовал себя виноватым, непонятым и обиженным. А теперь, когда она во сне молча слушала его, он понял, наконец, что всегда был неправ, и было очень тяжело от того, что поправить ничего нельзя.
Мы перестаем летать во сне и сами в этом виноваты.
Почему нельзя жить просто? Вставить фарфоровые зубы, заработать миллион, сделать любимой женщине роскошный подарок… Почему мы не умеем быть счастливыми? Наши женщины прикованы к нам нескончаемым и разрывающим душу поиском смысла жизни, и мы обречены друг другу, как скованные вдоль цепи рабы на галерах. Единственное их счастье – мучиться вместе с нами.
Вот пойди и объясни это американцам или европейцам. “Тшехов, Тоустой…”
Алексеев вздохнул, постарался отогнать тяжелые мысли, осторожно повернулся и посмотрел на Ирину.
Она лежала, чуть запрокинув голову, каштановые волосы разметались на подушке, мраморная рука с тонкими голубыми жилками доверчиво вытянута в его сторону.
Он ее любил, они были друзьями и понимали друг друга, но почему-то она ему никогда не снилась.
“Может быть, нам снятся только те, перед кем мы в чем-нибудь виноваты? – подумал он, – А во сне мы снова и снова повторяем те же ошибки и уже не можем ничего изменить. Мы наблюдательны, прямолинейны и беспощадны. Легко прощаем себе несовершенства и бескомпромиссны с близкими. И при этом простодушно-наивны и беззащитно-нежны. Такие вот мы звери…”
Он осторожно, чтобы не разбудить ее, встал, подошел к столу. На столе в сереньком свете начинающегося дня белел лист бумаги. Неровные, написанные от руки строчки. Какие-то слова зачеркнуты, рядом другие слова. Зачем он этим занимается? Жалкое ремесло флейтиста. Кому это нужно…
На столе в стакане веточка вербы…
Когда вечером он сел “работать”, Ира тихо легла. Она жалела его и старалась не мешать.
“Нас любят ангелы, – подумал он. – Они бескорыстны и любят нас за то, что мы есть. Мы не унижаемся до мелочей быта, и они прощают нам наши нелепые поступки и несовершенства. Такова русская любовь”.
Первый солнечный луч скользнул на пол. Это уже день. Еще один день, потом опять вечер. Он писал стихи, пытаясь сформулировать то, что печалило его, найти смысл своей перетекающей, как песочные часы, жизни. И было непонятно, что важнее – то, что уже прошло, или то, что будет. Как в песочных часах: настоящее – песчинка за песчинкой – пролетая, накапливалось впереди, становилось прошлым, а позади оказывалась пустота и в ней немного исчезающего будущего. Утро, день, вечер.
“А мы ведь счастливые люди, знаем это и притворяемся несчастными, чтоб не сглазить. Прибедняемся. Ветошкой прикидываемся. Играем со счастьем в прятки. Мы очень хитрые, скрытные. Молчание – золото… Это у нас из глубокой древности.”
С точки зренья бессмертия
все проходит мгновенно.
Тростниковая дудочка,
бесконечный закат.
Надо юношам девушек
целовать непременно,
Чтоб печально и весело
оглянуться назад
Я советую ласточек
сосчитать в небе синем,
Изучать у излучины
шум лесного ручья.
Если грустно и весело
эту землю покинем,
На мгновенье останется
вам на память печаль.
Ждут беспечные странствия
в бесконечной вселенной,
Растворяется облачко
в голубой глубине,
Так, что даже бессмертие
вдруг проходит мгновенно,
Лишь деревья качаются
и молчат в тишине.
Надо праздновать засветло,
приглашая прохожих,
И зелеными волнами
ударяясь в причал,
Понимать, что останется
навсегда непохожим
Тот, кто слушал внимательно
и тебя обнимал…
Алексеев взял листок, подошел к постели и разбудил любимую женщину нежным поцелуем. Она во сне улыбнулась, открыла глаза и протянула к нему руки. Он обнял ее, потом взял ее руку, поцеловал и, удерживая в своей, прочел ей стихи. Она была в восторге.
С точки зренья бессмертия
все проходит мгновенно.
Тростниковая дудочка,
безыскусный мотив…
Надо праздновать засветло
в бесконечной вселенной,
Потому что талантливо
оставаться в живых.
Солнце освещало сияющим светом их бедную комнату, и ни за какие богатства в мире она не захотела бы изменить свою жизнь.
Русские женщины безошибочно находят неудачников, влюбляются, знают в этом деле толк и тонко чувствуют нюансы.
