Вечер, Мария Ивановна….

Незнамов женился, и они от завода получили трехкомнатную, правда, с подселением. Жиличка, Мария Ивановна, работала в школе. Приходила и уходила неслышно, никого к себе не водила. Внешность у нее была самая обыкновенная, всю зиму и осень ходила в сером пальто с каракулевым воротником. Она им не мешала.
Когда родилась Ольга, она принесла хризантемы и несколько раз предлагала Тане свою помощь, но та всегда отказывалась. С Алексеем жиличка вежливо здоровалась и избегала смотреть в глаза. Казалось, она его побаивается.
Иногда Таня с дочерью уезжала к родителям. В такие дни Мария Ивановна затаивалась и сидела в своей комнате тихо, как мышь. Утром бесшумно выскальзывала на работу, вечером неслышно проходила в свою комнату.
Обычно после смены Незнамов заходил с ребятами в пельменную, они приносили с собой бутылку водки и, пряча стаканы под мраморной столешницей, разливали на троих. По утрам он отводил Оленьку в детский сад, потом ехал на завод. Иногда они приглашали в гости Левашовых, их сын Руслан был в одной группе с Оленькой. Валя Левашова была спокойной разумной женщиной. Она любила мужа, и Незнамов видел, что отношения у них ровные и хорошие. Он незаметно наблюдал за ними, пытаясь понять тайну их семейного счастья. Саша был обычный человек, зарабатывал немного, ни к чему особенно не стремился. Но ее почему-то это устраивало, между ними не было отчуждения, и она принимала его таким, какой он есть. Через три года Левашовы переехали в трехкомнатную. Теперь они жили далеко и с ними почти не виделись.
Незнамов чувствовал, что его жизнь изменяется, но что происходит в ней, он не понимал. Ему казалось, что Татьяна к нему охладела. Все чаще под разными предлогами она отказывала ему в интимной близости, и это вызывало в нем сначала недоумение, потом обиду. Эта невысказанная обида копилась, превращалась в раздражение, в злобу. Ночами он подолгу не мог заснуть, а она безмятежно спала рядом, раскинувшись во сне, почти обнаженная, в тонкой ночной рубашке, приподнятой на сосках и задравшейся на мягком животе. Он чувствовал ее тепло, сердце начинало учащенно биться, гулко стучало в висках. Он осторожно протягивал руку, касался, начинал ласкать. Коротко застонав во сне, она отводила его руку, отворачивалась к стене.
Оленька подросла. Если он пытался приласкать ее, она отталкивала его, уклонялась. Он видел, как она ластится к бабушке, как обнимает деда, как постоянно лезет к матери, теребит ее, капризничает, чтобы привлечь внимание. Он понял, что он для них чужой.
Осенью он поехал к матери. Мать понимала, что в их жизни что-то не заладилось, жалела его. Он молчал, и она боялась расспрашивать. “Оленька хоть летом приедет?” – как-то спросила она. Он пожал плечами. Она смотрела на него и думала: “Ну, за что ему это? Женился по молодости, а она ведь не любит его – это сразу было видно, что не любит…”.
Когда осенью Оленька пошла в школу, Татьяна сказала, что на работе платят мало, работа однообразная и тяжелая и она решила уволиться.
“А жить на что будем?” – спросил он. “На твою зарплату”, – с усмешкой сказала она. Она ушла с работы и записалась на курсы секретарей. Денег всегда было мало, а теперь стало не хватать на самое необходимое, но она этого уже не замечала. Подолгу разговаривала по телефону с матерью. Он хотел с ней объясниться, сказать, что растерян и встревожен переменами в их жизни, тем, что они отдаляются друг от друга, но найти верные слова не мог, а то, что говорил, лишь углубляло пропасть между ними. Он хотел сказать, что любит ее, что боится потерять, что растерян и опечален, а говорил: “Ну, устроишься, а дальше что? Секретарша, по-твоему – профессия? “Секретутка” – зря что ли говорят”. Она смотрела на него с отчуждением: “А ты со своей профессией много зарабатываешь? Наладчик…. И что ты наладил?” ” Не все же в деньгах… – пытался возразить он. – Как-то ведь мы живем…” “Вот именно “как-то”. Одни зарабатывают, а другие “как-то”.
Он был растерян. “Она чай будет носить в кабинет… – думал он. – Начальник – он таких видел – уверенный в себе деловой человек. Хорошая машина, дорогой костюм, белая сорочка, при галстуке”.
Он видел, как она расцвела, превратилась в красивую женщину и стала особенно желанной. Он ревновал ее неизвестно к кому, просто к той жизни, куда она ускользала. В декабре Татьяна закончила курсы и устроилась в какую-то фирму. Избегая смотреть в глаза, говорила, что работы много, есть важные дела, приходится задерживаться. Несколько раз Незнамов видел, как ее подвозили на темно-синей иномарке. Машина останавливалась поодаль, у автобусной остановки, она выходила и шла к дому. Иногда он ловил взгляды соседей – внимательные и насмешливые.
Дома они почти не разговаривали. На заводе были какие-то проблемы с заказами, задерживали зарплату. Он чувствовал себя виноватым, понимал, что все идет под откос, и не знал что делать. Несколько раз пришел пьяный и плохо помнил, что было.
В воскресенье он вернулся домой около восьми и сразу почувствовал, что что-то изменилось. Дома никого не было. Он зашел в комнату, открыл дверь в Олину спальню, заглянул в шкафы… Танины и Олины вещи исчезли. Он подождал до одиннадцати и позвонил теще, но трубку никто не брал. В оцепенении он просидел несколько часов на кровати. Потом встал, пошел на кухню, подошел к окну. За окном было темно, на перекрестке мигал желтым огнем светофор. Без них жизнь стала совершенно пустой и ненужной. Кто-то вошел, и в темном стекле Незнамов увидел жиличку. Он совсем о ней забыл.
– Алеша, – сказала она, – мне тоже не спится. Давайте выпьем чаю. У меня есть пирог с черникой. Поставьте, пожалуйста, чайник.
Он повернулся к ней, вслушиваясь в отзвук слов:
– Чаю?
– Да. Поставьте, пожалуйста, чайник.
– Мария Ивановна, Таня с Олей ушли, – сказал он. – Я теперь один остался.
– Садитесь за стол, – сказала Мария Ивановна.
Что-то в ее голосе заставило его подчиниться.
– Я виноват? – спросил Незнамов.
– Алеша, вы ни в чем не виноваты, – сказала Мария Ивановна. – Люди сходятся, расходятся – вы не должны думать, что это конец всего. Жить надо только с тем, кто тебя понимает и любит. Вы хороший, искренний человек, и, поверьте, у вас все еще будет хорошо. А теперь давайте пить чай. Ставьте чашки, сейчас я принесу пирог.
На окраине города светилось окно, там на кухне сидели два человека, пили чай, и один из них старался помочь другому удержаться на краю, не упасть в темную пропасть бездонного ночного неба.
– Еще не вечер, Алеша! Вы же мужчина… – говорила Мария Ивановна. – Ну, как пирог?
– …вечер, Мария Ивановна… – эхом отзывался Незнамов, – вечер…