Кто и когда в последний раз написал письмо? Не деловое в офисе и не жалобу в суд, а письмо другу, подруге, маме, любимому или любимой. Не послал текстовое послание по сотовому телефону или электронной почте, а написал настоящее письмо на простой бумаге обыкновенной ручкой? Наши письма, моего мужа и мои, хранятся уже… не скажу, сколько лет, дома у бабушки в больших папках в зеленом переплете с наклеенным золотистыми буквами названием: “LOVE STORY”. Два тома. Неужели мы и есть последнее, или почти последнее, поколение, еще писавшее друг другу такие письма? На линейной бумаге мелким корявым почерком. Еще до того, как вошли в нашу жизнь компьютеры и другая электроника, когда стало так легко просто набрать текст “Я люблю тебя” – и отправить в беспроволочное пространство…
A ведь когда-то только так и писали – на бумаге чернилами, отправляли по почте, с нетерпернием ждали ответа – жили письмами. В начале апреля мне повезло заглянуть в одну из таких историй – историю переписки между писателем-драматургом Антоном Павловичем Чеховым и его подругой, любовницей, а потом женой, актрисой Ольгой Леонардовнoй Книппер. The Chekhov Collective в Торонто пригласил режиссёра Дмитрия Жуковского поставить пьесу “I Take Your Hand in Mine”, написанную Carol Rocamora, нью-йоркским исследователем наследия Чехова; пьеса эта скомпилирована из писем знаменитой переписки писателя и актрисы.
B сентябре 1898 года 38-летний Антон Чехов познакомился на репетиции «Чайки» с 29-летней Ольгой Книппер, актрисой тогда ещё молодого Московского Художественно-общественного театра (МХТ), основанного К. С. Станиславским и Вл. И. Немировичем-Данченко. По состоянию здоровья Чехов вынужден был жить в Ялте, а Ольга работала в Москвe. Поскольку писатель и актриса значительную часть своего шестилетнего знакомства и брака вынуждены были провести порознь, их отношения поддерживались перепиской, которая оборвалась смертью Антона Павловича в 1904 году.
Именно эти шесть лет были пережиты мной за 90 минут представления, на одном дыхании. Rena Polley, сыгравшей Ольгу Книппер, не 29 лет, как предполагается в начале пьесы, и даже не 35, как должно быть в конце сюжета. Она даже не пытается выглядеть на этот возраст. Так же и Richard Sheridan Willis, сыгравший писателя, не соответствует своему “литературному” возрасту. И навряд ли это пренебрежение аккуратностью наблюдаемого возраста героев – случайность. Это один из художественных приёмов режиссёра в цепи других приёмов, которые подобраны, соответствуя преследуемой режиссёром цели. Даже наиболее маститые режиссеры часто упускают из виду, что в искусстве принципиальна поляризация ПРИСУТСТВИЯ и НАБЛЮДЕНИЯ НАД ПРИСУТСТВИЕМ. Вне этой двойственности искусство выпадает из своей задачи – пробуждения публики к жизни.
На сцене – антикварное кресло, старомодные стулья, два стакана воды на маленьком столике, ветхая вешалка с длинным мягким пальто, белой шляпой и зонтом, посетившими нас, как кажется, из двухсотлетней давности. Отсутствие напыщенных дорогостоящих декораций тоже есть замечательный, хотя и вынужденный недостаточным финансированиeм инди искусства, художественный прием. Оно помогает талантливому режиссёру поддержать и усилить вышеназванную двойственность. Этот нерв представления – создание превосходного баланса пристутствия и наблюдения, держит публику в пульсирующем напряжении. Мы как-будто там, с ними, и мы – суть они, и всё-таки не совсем, мы ещё и наблюдатели происходящего, мы подглядываем из-за портьеры нашего времени. Перед нами полная драмы жизнь. Она выливается из пожелтевших от времени листов бумаги и, рассыпаясь мелким бисером слов, попадает прямо в размякшие души зрителей, сюда, в наше время, где прорастает улыбками на немного растерянных лицах, блеском в увлажненных глазах и затаенным дыханием.
“Как живешь без меня? Скучаю по тебе жестоко… Без твоих писем я здесь совсем замерзну… Хорошо ли спишь, ешь? Обо всем пиши. А здоровье как? Целую крепко, Христос с тобой”.
“Сейчас пришла домой, нашла твою открытку и поцеловала ее… А как без тебя пусто. Нет красивого мужа с мягкими глазами… Дорогой Антончик, как мне тебя не хватает! Я с тобой спокойнее и лучше. Я люблю чувствовать твою любовь, видеть твои чудecные глаза, твое мягкое доброе лицо…”
Из писем прорастают для нас разные детали их жизни: обыденные мелкие семейные проблемы, но и тревоги о здоровье друг друга, оговорки о деньгах, погоде, поездках за рубеж и отчаянная тяга друг к другу. Личностные сокрушения: ревность Ольги к Маше, сестре писателя, переживания Чехова по поводу перегруженной жизни его жены, актрисы, в столице, которые опять обрываются выражениями бездонной тоски и одиночества обоих. Иногда он обходится мелким «Сегодня сходил к дантисту”, или “Поймал мышь”, а она ответит пустым “Завтра напишу больше”. Вереницы событий мелькают у нас перед глазами – в голосах актеров, то спокойных и радостных, то тревожных, прерываемых всхлипываниями, а то и взрывами отчаяния с упреками судьбе.
Простые и продуманные движения, детали, такие, как мгновенный переход от чувства на пределе, когда хочется заплакать, к смешку, отсюда, из нашего времени, над человечностью ситуации, над самими собой – все это мастерски составлено Дмитрием Жуковским и передано его актерами.
Вот уже меньше писем приходит от Антона, и уже не звучат в них планы и мечты встретиться летом. 1904 год. Доктор рекомендует поездку на курорт в Баденвейлер в Германии, куда в начале июня и отправляются супруги. Первое время пребывания на курорте казалось, что Антон Павлович начинает поправляться. Но с наступлением жары ему становится хуже. Пришедший доктор впрыснул камфару и велел подать шампанского. Больной взял полный бокал и улыбнулся Ольге Леонардовне: «Давно я не пил шампанского». Выпил до дна, повернулся на бок и уснул, тихо, как ребенок… и навсегда.
Вернувшись в Москву, Ольгa Леонардовнa никак не могла привыкнуть к тому, что писать ей теперь некому. Дневника своей жизни она не вела. Но тут он все-таки возник, в неожиданной форме: это было продолжение ее писем к Антону Павловичу, в которых она раскрывала ему, уже ушедшему, свои мысли, свои чувства. Ольга Леонардовна пережила мужа на пятьдесят лет. Замуж больше не выходила.
Не знаю, хорошо ли актеры играли – они не играли, они Жили. Оба переживали радостные и болезненные моменты, трудности, были терпеливы и испытывали нетерпение, иногда были по-детски доверчивы, а иной раз по-взрослому не одобряли обстоятельств жизни друг друга: сложны перипетии «любви на расстоянии». И вот мы с ними влюбляемся, с Ольгой работаем на износ в спектаклях и потом до утра гуляем с актёрами в ресторанах, с Антоном болеем, но неразумно вырываемся в Москву, с ними переживаем все надрывы и надломы – но выстаиваем – вместе с ними. И вместе с тем отсюда, из нашего времени, мы наблюдаем, подглядываем из-за портьеры, наблюдая, то нервно всхлипывая, то выпуская нервный же смешок, трагикомедию человеческого духа, истинно чеховскую человеческую комедию, его жизнь в его драматургическом и человеческом стиле. Не лакирована поверхность этой жизни, не созданa для блестящей совершенством презентации. Она настоящая и тем совершенная, эта смешная трагическая Жизнь, а если она и лакирована, то под лаком пульсирует живая плоть, пронизаннaя бесчисленными капиллярами чувств.
Марина Лерон
Photos by Miriana Mitrovich
