У разъездного фотографа Лисакова произошло короткое замыкание. То есть замыкание произошло не у него самого, а в автомобильном прикуривателе. Поломка Лисакова чрезвычайно огорчила, но не потому, что он был курящим. Как раз нет, курить он бросил 40 лет назад, когда демобилизовался из армии. Прикуриватель был ему нужен в качестве источника тока для обогревателя водительского сидения. Этот обогреватель он купил в Canadian Tire за 30 долларов по рекомендации своего уролога. “Простату надо держать в тепле!” – категорически заявил тот. Вот Лисаков и грел свою простату, разъезжая по окрестным городкам и фотографируя младенцев.
Работа была не простой, и не каждый на нее соглашался. Во-первых, младенцы по малейшему поводу орали дурными голосами и были совершенно неуправляемы. Легче было заставить позировать собаку или кота, чем человека в тот первоначальный период его жизни, когда мозг пуст и чист, как у олигофрена. Во-вторых, младенцы имели привычку спать среди дня, что создавало трудности при назначении времени съемки. Глупо было приезжать в какую-нибудь забытую Богом деревню, чтобы потом два часа ждать, когда клиент соизволит проснуться и заорать, в то время как другие готовые к съемкам клиенты во всю пускали пузыри и добродушно гулюкали.
Лисаков был опытным специалистом по младенцам и все перечисленные трудности успешно преодолевал. Но речь не об этом. Специалистом по автомобильному электрооборудованию он не был. Неумелые попытки найти и заменить перегоревший предохранитель с помощью приданной к машине инструкции оказались безуспешными. Тогда Лисаков поехал к знакомому механику Сойкину. Тот уверенно нырнул с головой куда-то к педалям, где сам Лисаков действовал только ногами, что-то открыл, выдернул, вылез наружу, покопался в одном из ящиков в гараже, нашел, что нужно, опять нырнул с головой под рулевую колонку, воткнул, закрыл, вылез и сказал:
– С тебя 20 долларов.
Лисаков, предчувствуя приятное тепло под ягодицами, с привычной грустью вынул из бумажника последнюю заклеенную скотчем двадцатку и безропотно вручил ее спасителю.
Теперь мы на время расстанемся с фотографом и понаблюдаем за автомехаником. Был понедельник. По причине отсутствия работы шеф вообще не вышел, и Сойкин сидел в гараже один. За весь день пришлось заменить только перегоревший предохранитель. “20 долларов на дороге не валяются, – думал Сойкин. – Хоть схожу к Розенфельд постригусь, а то оброс, как бомж”. Далее мысли Сойкина потекли по привычному философскому руслу, куда они обычно направлялись, когда было нечего делать.
“Насколько актуальны в современном мире архаические молитвенные тексты? – задавал сам себе вопрос Сойкин и сам же на него пробовал ответить. – Взять хотя бы утренний кадиш. Благодарность Богу за то, что не сотворил тебя рабом или женщиной, злободневна лишь наполовину. Ну, какое может быть сегодня рабство? Хотя, если воспринимать слово “раб” в широком смысле, то, пожалуй, и сегодня такая благодарность не устарела. Кого-то, например, можно назвать “рабом вещей”. Подкаблучник тоже отчасти раб. Ну, ладно, а как насчет христианской молитвы номер один? Если попытаться непредвзято вдуматься в смысл “Отче наш”, то это же моление о добром диктаторе. С другой стороны, если относиться к “Отче наш” как к мантре для медитации, то ее психотерапевтический эффект очевиден…” Такие вот мысли бродили в голове простого канадского автомеханика в ожидании конца рабочего дня, который и наступил в положенное для него время. Сойкин запер гараж и отправился в салон Розенфельд.
Людмила Розенфельд стригла Сойкина и мечтала о Богамах. “Стоит весь год горбатиться, чтобы хотя бы одну-две недели почувствовать себя человеком и на белоснежном пляже на берегу голубого океана забыть о сальных иммигрантских головах”, – думал она. Правда, по ее наблюдениям, сальные головы были только у недавно приехавших. Уже через год жизни в Канаде большинство из них начинали регулярно мыть голову с хорошими шампунями, и работать с их головами становилось ничуть не хуже, чем с головами туземцев. Вот и от Сойкина приятно пахнет, хоть он и автомеханик. Если не знать, никогда не скажешь. Выглядит, как университетский профессор. Нет, пожалуй не так. Университетские профессора проводят много времени среди студентов и поневоле начинают следовать молодежной моде. А Сойкин выглядит, скорее, как банковский служащий или страховой агент.
– Ну, вот, можешь хоть сейчас на свидание, – сказала Людмила.
– Спасибо, радость моя, – ответил Сойкин, протягивая двадцатку.
Проводив Сойкина, Людмила заперла салон и пошла фотографироваться к знакомому русскому фотографу. Ей нужно было успеть заказать новый паспорт, чтобы он был готов к отпуску.
– Всё хорошеете, Людочка, – сказал Лисаков. – Если бы вы знали, как приятно снимать такую модель, как вы, по сравнению с другими моими клиентами.
Лисаков ничуть не лукавил. Действительно, снимать взрослых было несравненно приятнее, чем орущих младенцев.
Полыхнула вспышка. Лисаков вынул из камеры крохотную карточку. Удивительно, что внутри этой пластмассовой пластинки с позолоченными контактами каким-то непостижимым образом умещались многие сотни снимков.
– Посидите минутку, я сейчас принесу отпечатки,- сказал он.
– Я же говорил, что вы прямо модель, – сказал он, вручая снимки Людмиле. – 20 долларов, пожалуйста.
Людмила вынула из сумочки полученную от Сойкина двадцатку.
Лисаков удивленно посмотрел на купюру. Тот же кусочек скотча, который он сегодня наклеивал, те же нарисованные кем-то красной шариковой ручкой усы на портрете королевы. Заколдованная неразменная двадцатка!
Удивительно, что даже в такой экономически развитой и богатой стране, как Канада, есть немало людей, которые живут практически в условиях натурального обмена услугами.
