Поцелуй

Солнечный день. На белой стене, как строки, тени от ставень. Слева от окна простой стол, справа – железная кровать, застеленная серым одеялом. На столе несколько ослепительно белых листов бумаги: с недавнего времени он стал позволять себе дорогую бумагу. Тишина. Иногда доносится гортанный говор, перемежающийся коротким ревом коровы и резким смехом невысоких белозубых женщин в черном. Время останавливается. Потом растягивается на часы, и, после сиесты, тихо сползает к серому вечеру. Босиком он подходит к поблекшему зеркалу над умывальником и смотрит внимательно и жестко. Он встречает взгляд: так смотрят друг на друга достойные противники – спокойно и внимательно. Он знал, что эти крестьянки сразу поняли кто он: в их взорах он увидел вызов и покорность. Он с первого дня стал тут своим, словно он вернулся домой:
– Доброе утро, дон Мигуель… Вот ключ от вашей комнаты…
Утром пришла босоногая девочка, принесла воду в синем кувшине, посмотрела на лежащие на столе белые листы, раскрытый бумажник:
– Синьор пишет письма друзьям?
– Сколько тебе лет?
– Пятнадцать.
– Ты помогаешь матери?
– Я работаю здесь. Мать болеет, у меня есть еще братья и сестра, отец уехал в Аргентину.
– Давно?
– Да, синьор. Я его совсем не помню. Хозяйка гостиницы его сестра, синьор. Вы приехали сюда надолго?
– Не знаю.
– Прошлым летом в этом номере неделю жил студент из Барселоны. Он приехал учиться из Америки, – она улыбнулась счастливой детской улыбкой с сияющими глазами: – Он предлагал мне пятьдесят долларов за один поцелуй!
– Ты продала ему свой поцелуй?
– Нет, синьор! Я была слишком мала – мне было только четырнадцать.
– А сейчас ты согласилась бы, если бы он тебе предложил?
Она неожиданно покраснела и покачала головой:
– Нет. Я не хочу.
– Почему?
– Человек чувствует кого он хочет поцеловать… Это внутри.
– А меня?
– Зачем вам мой поцелуй, синьор? Вы хотели бы, чтобы я вас поцеловала?
– Не знаю. Ты хочешь меня поцеловать?
– В щеку?
– Нет, в губы. Хочешь, я тоже могу предложить тебе деньги? Сколько должен стоить твой поцелуй?
Он знал, что стар, что морщины на лице выдают его возраст, при котором вести себя подобает иначе, но почувствовал, как кровь уже начинает стучать в висках. Он знал, что такое жизнь, знал ей цену. Теперь отсчет шел на минуты. Время, как виноградный сок, в тишине превращалось в вино.
Она подошла к нему, взяла маленькими крепкими ладонями его голову и, полуприкрыв глаза, приникла полуоткрытыми губами к его губам. Белое лицо, черные волосы, черный разлет бровей, вспухшие влажные губы, темные глаза… Мгновение, секунда, он не успел ничего распознать, как она отодвинулась. Она дышала ровно и глубоко.
Он потянулся за бумажником, чтобы убедиться, что это именно то, ради чего она ведет с постояльцами эту беспроигрышную и наивную игру.
– Я не хочу твоих денег, – тихо сказала она. – Я хотела поцеловать тебя. Сразу, как ты пришел.
В ее голосе появилась чуть различимая хриплость и рокочущие интонации, слова слышались, как дружелюбное ворчание маленького тигра…
– Как тебя зовут?
– Зачем тебе? Ты все равно забудешь. Кому ты пишешь письма? Ты пишешь своей жене?
– Она умерла.
– У тебя есть дети?
– Да, но они живут своей жизнью. Они уже взрослые. Как тебя зовут?
– Ты уедешь и больше не вернешься. Росария. Ана. Долорес. Мария. Какое имя тебе нравится больше? Инес? Тебе нравится это имя?
– Когда тебе исполнится шестнадцать?
– В начале июля. Почему ты спрашиваешь?
– Ты получишь паспорт, и я тебя заберу отсюда. Поедем в Америку. Ты хочешь?
– Зачем ты спрашиваешь? Разве ты еще не понял? Я поеду с тобой куда угодно, в любое место на земле. Мы всегда будем любить друг друга, будем счастливы. Сразу, как только я тебя увидела, я уже знала, что это ты. Я подумала – первый раз я вижу мужчину, которого хочу поцеловать. Ты меня любишь? Я тебе нравлюсь?
Он еще раз пристально взглянул в зеркало и подошел к столу. На нем белела бумага. Написать историю, которая промелькнула в старом зеркале или сохранить в себе вымысел, скрыть его, как он всегда скрывал свои тайные, несбывающиеся сны? Тишина, вечер, одиночество. Опускается ночь.
Жизнь, как вино, кончается. Остаются горечь и кислота…
И с ними лишь тени вымыслов, наполняющие его жизнь неслышными для окружающих диалогами.
В дверь тихо поcтучали.
– Войдите.
Дверь открылась. На пороге, в полумраке стояла босоногая девочка