Сестричка

Фрицы били навесным огнем. За высоткой через равные промежутки времени квакал миномет, быстро нарастал вой летящей мины, взрыв, комья земли. Бойцы батальона связи 129 отдельного мотострелкового полка лежали, вжимаясь в мокрую землю.
– Батальон! – закричал Галустьев, поднимаясь во весь рост и держа “ТТ” в протянутой к небу руке, – за мной! Урра-а-а-а!
Его серое лицо с заострившимися скулами, глубоко запавшие глаза, распахнувшаяся шинель – на миг он застывает в вечности, мгновенно проступает обреченность и кладбищенская скульптурная монументальность. “Та-та-та-та-та”…
– Сестричка! – крикнул кто-то, – сестричка! Есть раненые!
Взрыв, комья мокрой земли. Справа короткими очередями застрочил пулемет. Галустьев сделал два шага, упал на колени, выронив “ТТ” и пытаясь схватить его протянутой к небу рукой. “Лейтенанта убило!” – услышал он.
– Отставить! – хрипло закричал Зименко. – Соломатин! Юшенков! За Родину! Уррааа! За мной!
“Та-та-та-та-та”, – бил пулемет. – “Та-та-та-та”.
Вжимаясь в землю, Тоня поползла вперед.
– Сестричка… в меня попало… Письмо в гимнастерке…
“Осколочное, – подумала она. – Большая потеря крови… Проклятые фрицы…”. Она расстегнула его шинель, увидела темную от крови гимнастерку и, повернувшись на бок, открыла сумку.
– Сейчас забинтуем, эвакуируем тебя в госпиталь, там подлечат и поедешь на побывку домой. Все до свадьбы заживет. Ты женат?
– Мать… Смоленск….
“Не спасти, – подумала она. – Надо жгут, шину, закрыть рану, остановить кровь. Какой жгут!” Она разрезала на нем гимнастерку, быстро наложила повязку. Вой летящей мины, взрыв. “Та-та-та”. “Та-та-та-та-та.”
– Боец?
– ….сестричка…письмо…
– Как тебя зовут?
– Леша…
Она взвалила его на себя.
– Так, потихоньку, Лешенька, родной, тут недалеко. Ты, Леша, руку правую на меня положи, правой рукой держись, мы с тобой потихонечку, ползком, вниз, там наши, сразу тебя в тыл, в госпиталь отправят. Врачи у нас, верь, что хочешь вылечат. Лешенька, слышишь меня? Отзовись!
– Мм…
– Ты слушай, держись, нам недалеко. Война кончится, мы с тобой на танцы пойдем.
“Вынести его с поля боя и обратно. Там еще раненые. Сейчас вниз, там связисты…” Нарастающий вой мины…
– Леша, ты слышишь меня? Леша!
Она проснулась. Скоро утро. Встала, накинула халат, пошла на кухню, включила газ, поставила чайник, села к столу. Тишина. За окном – соседний панельный дом, между домами несколько деревьев, машины у тротуара. На улице гуляет с овчаркой какой-то мужчина лет шестидесяти – по виду отставник. Сахар еще есть, заварка кончается.
В этой однокомнатной квартире они жили вместе с дочерью.
Дочь погибла шесть лет назад. Каждое воскресенье Антонина Сергеевна ездит к ней на Митинское кладбище. У Юленьки так личная жизнь и не сложилась – замуж она не вышла, все не могла найти себе подходящую пару. Слишком высокие были требования, слишком прямой и честной она была. Так воспитали. Они очень хорошо жили вместе, любили друг друга. На комоде стоит ее фотография, где она совсем девочка, в новом платье, которое ей пошили на выпускной. Миг счастья, все осталось где-то далеко. “Мама, а где папа?” – “Наш папа летчик. Он выполняет важное правительственное задание.” – “А он прилетит?” – “Конечно прилетит, доченька.” – “А подарки он нам привезет?” – “Обязательно.” – “А у тебя есть его фотография?” – “Да. Я же тебе показывала.” – “Это на войне которая?” – “Да, на войне.”
Улыбающиеся бойцы взвода полковой разведки – в пилотках, плащ-палатках, с автоматами “ППШ” и трофейными пистолетами “Парабеллум” – Коля Ларионов, Дима Усольцев, Кононыхин, Марчук, Мамаладзе, Андрей Козинец, Мамедов, Алик Шапиро. Старая черно-белая фотография.
Закипел чайник. Надо выпить чаю и пойти к палатке. Если успеть до бомжей, в ящике, который Люба поставила для отходов, могут быть бутылки. Перед домом, в кустах, тоже наверняка есть бутылки – молодежь ночью гуляет, пьет пиво. Передавали, что Дума приняла решение выселять за неуплату по коммуналке. У нее задолженность накопилась за полгода, найти эти деньги нереально, продать нечего. Из вещей – только юленькино сиреневое платье – об этом речи быть не может. Даже, если продать медали, все равно дадут копейки. Иностранцы их берут как сувениры – “За взятие Берлина”, “За отвагу”, “За Победу в Великой Отечественной войне.” Из новостей все неинтересно – кто захватил контроль над чем, что нового в убогой, самодовольной “тусовке”, кого убили, сколько стоит отдых за границей. Если бы все это делали захватчики, мы бы давно уже пели “Вставай, страна огромная!” Продать квартиру? Где они с Юленькой жили, где стоит юленькина кровать, ее вещи… По телевизору сплошной криминал, показывают каких-то воров, проституток. Стоят заводы, люди замерзают в квартирах, спекулянты покупают и продают все что можно, ездят на дорогих машинах, отдыхают за границей, шикуют в роскошных ресторанах. Показывают фашистов в черных рубашках. На рукавах – повязки со свастикой. Называют себя “русские патриоты” и празднуют день рождения Гитлера. Проклятые фрицы. Почему их не расстреляют? Кто-то их содержит, какие-то предатели. Почему их не трогают? Приходил какой-то тип – узкий лобик, глазки, как буравчики, – предлагал ей заключить с ним договор – он будет платить ей, пока она жива, если она завещает ему квартиру. Уговаривал, рисовал радужные картины. Сейчас охотятся на одиноких стариков. В газете писали, что, заключив такой договор, старики долго не живут – “их быстро умирают”, и никто не интересуется их судьбой. Десятки тысяч бездомных детей, сотни тысяч беженцев, тысячи неопознанных трупов, миллионы абортов, миллионы нищих – такие мы миллионеры. Был бы жив Сталин, он бы этих “приватизаторов”… “Та-та-та-та.” “Та-та-та-та”, – перед домом строители долбят отбойными молотками асфальт. “Та-та-та-та.”
Антонина Сергеевна надевает старое полупальто, берет сумку и выходит. Начинается новый день. Серое небо, моросит мелкий дождик. На темной мокрой земле валяются яркие грязные бумажки – обрывки оберток с надписями на чужом языке.
Антонина Сергеевна идет к палатке, находит в ящике две пустые бутылки, кладет в сумку. Рядом с палаткой на земле лежит какой-то “бомж”.
– Сестричка! – он протягивает руку. – Дай сколько можешь, умираю…
Она вздрагивает, как от удара, достает последние деньги и отдает ему.