«…Хочу быть владычицей морскою, Чтобы жить мне в Окияне-море, Чтоб служила мне рыбка золотая И была б у меня на посылках».
Жили-были старик со старухой на другом берегу Океана….
Чушь конечно, никакая она не старуха, что с того, что в дурацком замужестве промелькнули, осень за осенью, тридцать три года, три месяца и три дня незадавшейся бабьей жизни. Ишь ты, старуха…. Разве что придурок-тинейджер, которому любой человек старше тридцати разваливающимся стариком представляется, посмел бы ее старухою назвать. Только то ж тинейджер, а у этого сивого мерина две трети зубов от доктора Лифшица, лысина от уха до уха, и кабы не отбивные из обезжиренной грудинки, то холестерин зашкаливал бы под триста. Ей ведь толком и двадцати не исполнилось, когда замуж за него собралась, и, стало быть, на сегодняшний день всего-то пятьдесят три выходит. Так-то оно так, да только пятьдесят три – возраст хоть и не преклонный, но как ни крути, глубоко средний, начитанными мужчинами (а у самих-то песок сами знаете из какого места сыпется) ехидно именуемый «бальзаковским». Почему «бальзаковский» и что в этом остроумного, она знать не знает и ведать не ведает. Не до Бальзака ей и не до шуточек, да и вам не до них на ее месте было бы.
Прачечная с «драйклинингом» всего-то под пять тысяч «даун-пеймента» куплена, и под такой «интерес», прости Господи, что стыдно самой себе признаться.
Очень хорошая прачечная, чистенькая, с занавесочками, жалко только, что в китайском районе, где на прачечной прачечная сидит и прачечной погоняет. А, стало быть, «конкуренция», и тут уж не до Бальзака с Лимоновым и не до светских раутов и не до (как женщина-радиопсихолог советует) еженедельных с супругом романтических свиданий. Даже к Элке в салон голову подстричь и ногти сделать никаких сил нет выбраться. Хотя, между прочим, и на светский раут и, на свидание романтическое очень даже есть в чем сходить. Да вот хотя бы платьице темно-синее от “Cachе”, на нее как будто сшитое (то, что хозяева за два года из химчистки так и не забрали), или дорогущие джинсы “Seven”, от похудевшей на пятнадцать паундов Элки доставшиеся. Эх, а если к этим джинсикам впридачу да ни разу не одеванные замшевые сапожки на шпильке, те что на весеннем «клиренсе» за безценок куплены, – глядишь, и не отправился бы старик субботним вечером к побережью. Если-бы да кабы, ….но только в злополучный тот вечер, или в какой-то другой завел себе сивый мерин золотую «рыбку». Со вставными зубами от доктора Лифшица, с лысиной от уха до уха, верный спутник тридцатилетней семейной жизни, взял и загулял «налево». Он ведь даром что на два года старше своей «старухи», однако ж с недавних пор «по жизни оторванный хакер» и переживающий вторую молодость программист в ракушечных бусах на седой груди, да с сережкой из хирургической стали в мочке плохо выбритого уха. А раз программист, то «с девяти до пяти», плюс три недели отпуска и праздники. Ну не торчать же ему после службы в прачечной (женщина-радиопсихолог очень не советовала супругам в одном бизнесе состоять), или дома томиться среди всего этого «нехакерского инваернмента». Тем более, что сама она изо всех сил (сдерживаясь, чтобы по башке не треснуть заветным сапогом со шпилькой), следуя советам радиопсихолога, поощряла приобретенное мужем рыбачье хобби. Рыбачь, дорогой, вот тебе и спиннинг на Двадцать третье февраля, штаны водонепроницаемые на День святого Валентина, и в довершение ко всему -«high-speed internet» (чтоб сгорел он вместе с дамой радиопсихологом) на тридцатитрехлетие свадьбы.
…Ну, а в июне-месяце вся эта ловля рыбная, на подобие тухлого карася, на поверхность всплыла пузом кверху. За полночь, из прачечной вернувшись, уселась она при лучине чеки выписывать, да, как в страшной народной сказке, чуть было три раза оземь не ударилась, едва со стула не упав. Мужнин телефонный счет за май, при плане в шестьдесят пять долларов (уикенды и после семи – бесплатно), аж на двести с чем-то потянул. Всю ночь не спала, мысленно с психологом разговаривая, а на утро, которое вечера мудрее, компьютерноподкованная Элка услужила. …Он ведь, паскудник, то ли ввиду природной безалаберности, то ли в виртуальной безграмотности «своей старухи» не сомневаясь, любовными посланиями загаженный «in-box» неделями не чистил.
«Золотая моя рыбка» – именно так, но только безо всяких кавычек, именовал престарелый Ромео свою кралю, подчеркивая, видимо, что рыбка самой что ни на есть драгоценнейшей пробы попалась в скоростной его электронный невод.
…Жанка, лахудра пергидрольная, год назад по «баптистской визе» из Винницы прибывшая. В Елисеевском «на кеш» продавщицею «рыбка» подрабатывала, ну, а что пробы касается, то ее на Жанке и впрямь…. Да ладно, ни при чем тут разнесчастная Жанка, ведь он, фантазер хренов, в анкете представлялся «одиноким обеспеченным мужчиной спортивного телосложения с официальным статусом проживания, желающим познакомиться со стройной блондинкой от двадцати до тридцати пяти». За другое обидно. И не за «старуху» даже, а за то, что тщательно упаковывая в чемодан презентованные на Валентинов день непромокаемые кальсоны и придирчиво снимая копии с купчей на дом, засранец этот прачечную – кормилицу их общую – «разбитым корытом» обозвал. Ну, и за «старуху», если честно, тоже.
Чушь конечно, никакая она не старуха, хоть и промелькнули в дурацком замужестве, за осенью осень, тридцать три года, три месяца и три дня незадавшейся ее бабьей жизни.
Ну а что касается «разбитого корыта», то по осени уволенный из программистов, с «елисеевским» холестерином под триста… Воротился старик домой, весь в слезах покаянных. Вот и служит теперь при корыте, у старухи своей на посылках.
