Возвращение блудного сына

 Аарон Бойм, инженер по технике безопасности из Кишинева, вернулся к своему народу. Он отрастил бороду, стал носить черный костюм и шляпу, а по субботам отключал телефон.
На его лице появилось серьезное выражение занятого важными делами человека, что сразу приблизило его к типу номенклатурного работника, посвященного в недоступные простым смертным тайны.
Зазвонил телефон, и он поднял трубку.
– Это квартира Аарона Бойма?
– Спикинг.
– У меня есть к вам дело. Нужно поговорить. Это Аарон?
– Позвоните через час. Я сейчас занят. Бай.
По телевизору передавали новости из бывшего Союза. Родина стабильно горела синим светом, как ей не раз желали ее граждане.
Аарон положил на черный бородинский хлеб ломтик сочной розовой ветчины с нежными прожилками сала, помазал хреном, пристроил сверху огурчик и широко открыл рот.
В дверь постучали.
– Ханна, подойди к двери, спроси, кто там, – сказал он и прикрыл тарелку газетой.
Послышались голоса, потом открылась дверь и в комнату вошел невысокий лысый человек с широкими плечами и большим носом.
– Вы кто?
– Я только что звонил тебе по телефону, Армен-джан. Какое счастье, что я тебя нашел! Я – Ашот, твой старший брат. Дай я тебя поцелую!
Он шагнул к Аарону и обнял его.
– Брат?!
– Да! – вытирая слезы, сказал Саркисов. – Это ужасная драма нашей семьи. Прямо как в индийском фильме. Когда я уехал в Штаты с Шушаник Саакянц, наш папа, Гурген Арменакович Саркисов, разошелся с нашей мамой, Симоной Паприкян, женился на этой еврейке Лизавете Бойм и уехал с ней в Кишинев. Тебя, Арменчик, папа забрал с собой, а через год он там умер, подавившись матнакашем, который она приготовила. Поэтому она тебя усыновила, и ты превратился из Армена Саркисова в Арона Бойма. Потом вы уехали в Израиль, оттуда в Нью-Йорк. Я все это время тебя искал и наконец нашел! Неужели Елизавета ничего тебе не рассказывала?
– Нот ат ол! – сказал потрясенный такими новостями Аарон. – Мама мне никогда ничего не говорила!
– Мама! Ха! Теперь ты можешь сбрить бороду и не выключать по субботам телефон: нашу маму зовут Симона Паприкян и других мам у нас нет. Ты еще поддерживаешь с этой Бойм отношения? Ты ей пишешь? Звонишь? Редко? Нет времени? Вот видишь! Разве ты стал бы так делать, если бы это была родная мать? Арменчик, у меня под Лос-Анджелесом есть обувная фабрика, я шью модельную обувь и хочу, чтобы ты вошел в дело, стал моим партнером. Чужим людям я не доверяю – они крадут сырье. Гурген, мой сын, уехал в Нью-Йорк, он компьютерщик, обувь его не интересует.
– Одну минуточку. Подождите! Я ваш брат?! Нет братьев у меня!
– Да, дорогой. Какое счастье, что мы теперь вместе! Мама жива, она мечтает тебя увидеть. Я взял два билета в Ереван, завтра утром мы вылетаем, брат. Все наши родственники хотят на тебя посмотреть. Ты помнишь Саркиса Гаспаряна? Он умер.
– Ой-вей! Вы хотите сказать, что я гой? Я – гой?! О, нет, нет! Я еврей! Как я могу быть гой?! Это невозможно! Я же обрезан!
– Ну и что? Кого сейчас это волнует? Турки тоже все обрезаны…
– Ой, ой, ой! Молчите! Почему вы все время говорите? Что я вам сделал, что вы меня убиваете? Вы что, не понимаете, что я еврей? Кому я здесь нужен со своим кишиневским дипломом! Еврей – плохо, а нееврей намного хуже. Это же катастрофа, безвыходная ситуация. Дети в еврейской школе, старший сын в ешиве. Мы открыли кошерную столовую… Меня должны сделать габаем!
– Армен, братик, еврей это не твоя профессия. Ты бы видел, какую обувь я показывал на выставке в Италии! Они просто пальцы кусали от зависти!
– Я не армянин. Нет!
– Да!
– Нет, нет, нет, нет, нет. Но вэй. Я не могу быть никаким… китайским, чувашским – вот эвер. Я имею восемь штук детей. Ты думаешь, что ты говоришь?! У меня от самого ребе есть доллар! Откуда ты взялся на мою голову?! Ой-вэй, я сейчас умру! Лучше бы я не уезжал из Кишинева! Ты жене ничего не успел сказать?
– Про тебя или про нее?
– А что, есть что-то про нее?!
– Извини, брат, я думал, ты знаешь. Ханной она стала, когда Горелик привезли ее в Нью-Джерси. А крестили ее Хеврей. Хевря Харитоненко. Я через ее дядю на вас вышел. Его сейчас депортируют из Штатов за то, что он скрыл, что во время войны работал в немецкой комендатуре. Хевря этого не знает – ее удочерили бездетные американские евреи Горелик после того, как ее мать, Оксана Гнатюк, уехала в Аргентину работать в стрип-баре, а отец с горя запил и повесился. Но есть и хорошие новости: Хевря получила наследство. В апреле в Ивано-Франковске умерла ее тетя, Ангелина Бойко, и оставила ей два рушника с петухами, хустку и телевизор “Рекорд”.
– Я умираю.
– Армен, возьми себя в руки. Ты кавказский мужчина и должен… Вернемся к нашим делам. Этой осенью в Карабахе я открываю цех по изготовлению обуви и противопехотных мин. Ты должен его возглавить. Триста пятьдесят долларов в месяц на старт – там за эти деньги можно купить пулемет.
По серой щеке Бойма скатилась слеза.
– Арменчик! Открой глазки! Ку-ку! Ты слышишь? Ты меня не узнал? Это я, дядя Сема, старый приятель твоей мамы. Ты что это, брат, ей не пишешь? Она просила меня зайти, проведать тебя, узнать все ли у тебя в порядке. Я ей обещал, что ты теперь будешь ей часто писать. Она старый человек, переживает, спать не может. Ей нельзя волноваться. Скажи, будешь ей писать, шлимазл?
Аарон приоткрыл левый глаз, облизнул пересохшие губы и с трудом кивнул.