Алмазный Путь идущих Неверной Дорогой Глава 3. Три Светоча Дхармы

Владимир ГАЛЬПЕРИН
Толедо, США

Позвольте предложить вашему вниманию некоторые главы моей новой книги, не без колебания названной “Соотечественники”.
Сборник этот – коллекция этно-исторических эссе, носящих скорее научно-популярный, нежели литературный характер. И всё-таки, невзирая на добросовестное изучение огромного количества материалов и тщательную проверку фактов, я ни в коей мере не посягал на декларацию каких-либо открытий и не отважился на утверждение любого рода неопровержимых истин.
Эта книга – всего лишь попытка честного диалога, ведущегося посредством рассуждений над удивительными, но малоизвестными событиями, случившимися и происходящими в пространстве, условно именуемом “Русский Мир”.

“Когда я пройду этот Путь, то все живые существа в моей стране осознают содеянное ими Добро и Зло,
И будут способны они воспринимать явления прошлого…”
Дхармакара (в присутствии Будды-Локшвараджи)
* * *
“Верной дорогой идете, товарищи…”
Ульянов-Ленин
(в обращении ВЦИК к IX съезду Советов”)

Биографии официальных лидеров советского буддизма не менее безра-достны, чем судьба самого Алмазного Пути в марширующей Верной Дорогой стране Советов. С редких архивных фотографий глядят на нас уставшие глаза трёх Верховных лам Нового Периода, трёх пожилых измученных судьбой Святейшеств. Кто они? Алчные прислужники режима? Пламенные гонители веры своих отцов? … Конечно же, нет. Такие же, как и мы с вами, “обычные советские люди” – казалось бы, сдавшиеся на милость победившей системы и всё же надеявшиеся перехитрить Зло, прислуживая ему “с фигой в кармане”. Первый “Пантито Лама Нового периода” – Лобсан Дармаев, родился в 1892 году и, после монастырского послушания, верой и правдой служил землякам в маленьком уездном дацане. После пятнадцати лет лагерного срока гражданин Дармаев тихо трудился скотником в захолустном колхозе. Там бы и дожил до тихого конца, но в 46-ом, по приказу Партии и Правительства, бывшего зэка вновь “привлекли” и вновь “посадили”. … На этот раз в свежевыструганный трон Хомбо-Ламы Нового Периода.

По воспоминаниям современников, Дармаев был человеком скромным и не злым. Что ж, по тем свирепым временам и этого уже не мало.

Вторым в череде реинкарнаций Будды в условиях “бесклассового общества” стал Еши Шарапов. (Пандито Хомбо Лама с 1956 по 1963 г.). Точно так же, как и его предшественник, был Шарапов давно отрёкшимся от сана священнослужителем и “перековавшимся в человека новой формации” сталинским сидельцем. Явление миру Второго Святейшества совпало с началом модного тренда в советском Буддизме, если так можно выразиться – “дипломатического”. Теперь пару-тройку наголо бритых бурятов время от времени возят на всевозможные международные конференции, где своими монашескими балахонами они молчаливо демонстрируют гарантированную советскому народу “свободу совести”. А ещё в эпоху “развитого социализма” считалось хорошим тоном допускать на беседу в дацан видных иностранцев, навязчиво интересующихся состоянием советской Дхармы. Естественно, что в сложившейся ситуации ряженые лейтенанты улан-удэйского КГБ уже не подходили на роль “Посвящённых в Пути”. Да что там лейтенанты, ведь даже лояльный режиму, но не шибко грамотный скотовод, слабо владеющий тибетским языком и прочими “ламаистскими штучками”, не совсем удовлетворял международным стандартам. В сложившейся ситуации новый Хамбо Лама оказался незаменимым, его , как и балет, было не зазорно демонстрировать взыскательным иностранцам. Перед посадкой в сталинские лагеря Еши – сын бедного бурятского крестьянина – двадцать с лишним лет провел в монастыре, и ещё в далеком 1916 году удостоился редкого ученого звания “Гэбши”. Совету по делам религиозных культов при Совете Министров СССР безусловно льстил международный авторитет Второго Хомбо Ламы Нового Периода, ведь в приятном отличии от большинства советских “святейших”, “верховных” и “главных”, Еши Шарапов считался если и не одним из “Светочей Алмазного Пути”, то, по крайней мере, признанным зарубежными единоверцами теологом.

Что же касается обязательных для главного советского буддиста клише, например, энергичных осуждений Шараповым “антинародной деятельно-сти” тибетских повстанцев, то к ним его иностранные почитатели относились с философским пониманием.

Третьим Пантито Хомбо Ламой и в соответствии с Учением – третьей по счёту земной реинкарнацией Будды в Новом Периоде Алмазного Пути – стал …офицер советской армии (правда, в отставке) Жамбал Гомбоев. В 1904-ом году семилетнего Жамбала отдали послушником в монастырь. В 1921-ом году, по окончанию 17-летнего монастырского курса, Гомбоев удостоился небывало высокой учёной степени, став самым молодым в российском Зауралье 24-х летним Хомбо Ламой. В тридцать втором у Жамбала достало житейской мудрости бежать из родных мест в Красноярск и, устроившись там разнорабочим на стекольном заводе, спрятаться от лагерного срока. В 41-ом, несмотря на свой уже не призывной возраст, “подпольный” Хомбо Лама отправляется добровольцем на фронт. Теперь уже невозможно с уверенностью сказать, что именно подвигло сорокачетырехлетнего буддиста на этот шаг. (… Мой дед – “мироед-нэпман” – бежав из родного местечка, долгие годы скрывался от чекистов в чужих краях. В начале войны, спасая семью от случайно опознавшего его гэбэшника, он в сорок с лишним ушёл добровольцем на фронт.) Гомбоеву повезло, в отличие от моего деда, погибшего на передовой, “подпольный” лама вернулся с войны капитаном и орденоносцем. Вернулся не на постылый стекольный завод, но во вновь открытый Иволгинский дацан. Именно там вчерашний фронтовик, в течение целого года (вплоть до демобилизации в 1947-ом) фантастическим образом совмещал должность Ламы-Настоятеля с формальной службой в рядах Советской Армии.

В 63-ем, по велению Москвы, капитана-отставника назначили буддийским иерархом всего СССР. Теперь остается лишь гадать (надеясь на лучшее), за что именно Жамбалу Гомбаеву были пожалованы: орден “Дружбы Наро-дов”, “Знак Почёта”, “Золотая Медаль Мира”. Да и вообще, такое складывается впечатление, что в сравнении с первыми лицами трёх прочих “основных” конфессий, последний глава советских буддистов пользовался особым расположением партийной верхушки. Между тем, в каких-то особых пакостях, выходящих за рамки должностных обязанностей “борьбы с реакционным сектанством-шаманством-ламаизмом”, Третий Хомбо Лама замечен не был. Более того, доставшийся ему кредит кремлёвских симпатий Гамбоев достаточно часто употреблял на добрые дела. Именно его многолетним хлопотам благодаря, в 1970 году “компетентные органы” дали согласие на открытие, хоть и крошечного, но всё-таки первого за весь “Новый Период” буддийского учебного заведения. На территории СССР духовную семинарию учредить постеснялись, переделав под неё сельскохозяйственный техникум в монгольском Улан-Баторе. Словно в насмешку над традиционным монастырским двадцатилетним образованием, данное заведение “выпускало” лам по пятилетней программе. Наряду с буддийскими предметами, студенты улан-баторской семинарии изучали английский язык, а также в обязательном порядке – исторический материализм и основы марксизма. Преподавание в ВУЗе (семинария считалась высшим учебным заведением) велось на монголь-ском языке, хорошо знакомом российским бурятам. Именно из бурятов (ре-прессированые в войну калмыки доверия у советских властей не вызывали) отбирались благонадежные абитуриенты. Стоит ли говорить о том, что непременным условием для отправки на учёбу в Монголию являлась райко-мовская рекомендация. Что же касается тибетского языка – основного языка всех изучаемых в семинарии религиозных текстов – то его студенты осваива-ли “по ходу дела”.

…Буддистско-марксистский суррогат в головах дипломантов вышеуказанного заведения производил на иностранных единоверцев не менее тягостное впечатление, чем их “улан-баторский” английский. Именно ввиду дремучей необразованности “молодых специалистов”, основной заслугой всех трёх Хомбо Лам Нового Периода следует считать хитроумный саботаж политики тотального истребления Учения посредством сживания со света Учителей. Благодаря настойчивым просьбам и личным поручительствам верховных лам, чудом переживших лагеря и ссылку дореволюционных богословов, пристраивали в т.н. “Институты Востоковедения” и в “Краеведческие музеи”. Именно там, в пыльных запасниках и на кафедрах “научного атеизма”, “лаборанты” и “младшие консультанты” – древние недобитые ГУЛАГом ламы – сохранили для потомков не только похищенные из монастырей бесценные рукописи, но и отобранный у народа живой дух Дхармы. С ним – с этим самым духом Дхармы – дела в СССР шли из рук вон плохо. До двух на всю страну разрешенных властями дацанов с их “марксисткими” настоятелями добираться было крайне неудобно. Умеющие же проводить религиозные обряды старики опасались схлопотать статью “за организацию секты”, и по-степенно буддийские праздники в советском Зауралье превратились в обыч-ные сельские попойки.

Наученные горьким опытом предыдущих поколений советские буряты, кал-мыки и тувинцы любые разговоры на религиозную тему воспринимали как провокацию, шарахаясь от допущенных в регион зарубежных единоверцев. Так в 1979 году (в пику “китайским маоистам”) в СССР разрешили приехать Далай Ламе. Позже, вспоминая о своей поездке в Бурятию, Его Святейшество напишет: “Сибирские единоверцы ни слова понять не могли из начатой было мной проповеди. Они лишь бессмысленно повторяли на священном для нас языке молитвы и заученно рисовали в тетрадях сакральные слова”. Далай Лама печально признался, что разговора не вышло, и что “….мы смотрели друг на друга, и у многих из нас на глазах выступали слезы”.
Москва слезам не верила, …ну, разве что умильной слезинке улетающего прочь олимпийского медведя. Надувной медведь кружил над золотыми ку-полами столичных церквей, над – благодаря “международному спортивного празднику” – открытой соборной мечетью, над (по тому же поводу) свежевыкрашенной хоральной синагогой. Что же касается буддийского храма, то над ним медведь не кружил. Буддийского храма в ту пору в столице не имелось.

…Нет его и сейчас.