Во вторник, 2 октября, из Москвы пришло печальное известие – от инфаркта на 80 году жизни скончался Роман Карцев. Он часто выступал перед своими соотечественниками, живущими за рубежом. В 2003 году показал в Торонто свой моноспекталь по сценарию Семена Альтова «Зал ожидания». После спектакля поговорили, получилось это интервью, опубликованное тогда на сайте русской службы Би-Би-СИ. Перечитала его. Многое в нем и сегодня звучит вполне современно:
– Сами-то вы, Роман Андреевич, чего от жизни ждете?
– Да чего мне уже ждать? Хочу, чтоб спокойствие было – у меня есть внуки, дети. А тут все время что-то происходит – то в Москве, то где-то еще. Это больше всего волнует. Вы знаете, действует на нервы все это.
– Публика на вашем спектакле смеялась много, но на самом деле он был довольно грустным…
– А настоящий юмор всегда немного печален. Мы же смеемся над какими-то человеческими пороками. Вспомните Гоголя, Салтыкова-Щедрина – что там особо смешного было? У нас всегда грустные вещи были рядом со смешными – это школа Райкина, я бы сказал, школа настоящего русского юмора с одесским акцентом.
О прошлом
– Для вас пишут Михаил Жванецкий и Семен Альтов. Сами заняться сочинительством не пробовали – написали же книжку о Викторе Ильченко?
– С Ильченко мы работали 30 лет. 11 лет прошло, как его не стало. А вскоре после его смерти я вышел на сцену один. Он еще помогал мне репетировать, совсем больной – сидел в зале, а я репетировал, он мне подсказывал, хоть был уже совсем плохой. Он умер 21 января, а в феврале я уже улетел в Америку, там были запланированные гастроли, потом Израиль, Германия – это уже был моноспектакль “Моя Одесса”. Я выходил, объявлял, что Ильченко умер, зал вздыхал…
А на обратном пути я написал что-то вроде повести – как работали. Летел на самолете 16 часов и начал писать о Вите Ильченко. Как мы встретились, как все дальше было. Я сидел в бизнес-классе, никого не было, тихо, и вдруг вот накатило – написал.
Напечатали это в Одессе, отрывки опубликовали где-то в Израиле, у нас – в журнале Жванецкого «Магазин», Миша Жванецкий похвалил…
А потом постепенно это как-то вдруг возникло, какие-то воспоминания об Одессе, Райкине. И я решил записать их – просто так. Может быть, для внуков… А получилась книжка.
– Ваш «Зал ожидания» просто пронизан ностальгией, особенно когда вы Одессу вспоминаете… Это тоска по прошлым временам, ушедшей молодости, или просто соскучились по этому городу?
– Тоскую по молодости, конечно, как и все. По Одессе тоже скучаю. Такой живой город был. Он и сейчас еще жив, хотя многое ушло. Сейчас ведь как бывает – приезжаешь на день-два, повидал пару человек, и все дела. Ну и кладбище, конечно…
Одесса для меня – сладкое воспоминание, меня с ней пуповина связывает. Колорит этого города и отличие от всех остальных необъяснимы. Одесситы – это диаспора, состоящая из разных национальностей. Это, пожалуй, их самая специфическая особенность. Одесса – пароль для всего мира. Даже в Австралии знают, что такое одессит. Мы уже научили американцев брать взятки…
– Вы в России нынче живете, Одесса же теперь в другом государстве. Вам от этого не грустно?
– Да не чувствую я этого и не считаю, что одесситы живут в другом государстве. И они этого не ощущают. А пограничники у меня автограф просят, а не паспорт. Так что живем без проблем.
О менталитете и Жванецком
– Герой в вашем спектакле, рассуждая о российском менталитете, говорит: «что имеем, не храним, потеряем, ну и хрен с ним»… Отчего народ в России такой?
– Исторически так сложилось, испокон веков повелось. Такой у России характер. Помните, Гоголь еще спрашивал: «Куда несешься, Русь-тройка? Не дает ответа»? И по сей день не дает. И не даст. В этом ее прелесть, в этом же и горесть.
– Зрители-эмигранты, много лет уже не живущие в России, понимают ваш юмор?
– Честно говоря, боялся, что эмигранты уже отвыкли от порядков в нашем аэропорту. Но нет, принимают хорошо. Не забыли еще этих персонажей.
– Кто сейчас на пьедестале российской сатиры?
– Жванецкий. И никого рядом не видно. Он написал столько и так, что я его стал сравнивать с Шекспиром, Пушкиным. Каждая строчка – афоризм.
– В одном из интервью вы сказали, что настроение у Жванецкого меняется 15 раз в день. Как можно работать с таким человеком?
– Мы всегда так работали: он дает миниатюры, мы готовим это с режиссером. Он смотрит – что-то ему нравится, что-то нет. Он был очень строг и часто нас сдерживал, особенно меня, потому что я импровизирую и говорю не всегда точно по тексту.
Он следил за этим и до сих пор следит, чтобы его текст не пострадал – это для него самое главное. Но он доверяет режиссерам, а они у нас всегда были хорошими – Розовский, Виктюк, Левитский, – хорошие режиссеры, со вкусом ребята. Тут он не сомневался.
О юморе в России
– И что в самом деле никого рядом со Жванецким и поставить нельзя? Над чем вообще нынче смеются в России?
– Процветает юмор американского типа – сплошные анекдоты. Жуткая деградация! Мне иногда самому хочется выгнать со сцены всех этих «сердючек» – самодеятельность такая…
Раньше был Райкин, были Миронова и Менакер, Миров и Новицкий – все высококультурные люди, которые редко позволяли себе говорить пошлости. А сейчас…
Возьмите программы того же Хазанова – даже у него теперь очень много пошлости.
Дрыгается еще Марк Захаров, Волчек, Любимов пытается что-то создать. Беспутье какое-то, народ «клюет» на самое пошлое, самое фальшивое. Попса прет… На мои спектакли приходят только те, кто знает, на что он идет…
– Уже после спектакля в Торонто вы заметили, что иногда такие тексты бывают, что страшно произносить их со сцены, Намекаете, что шутить в России о Путине, например, становится опасным?
– Да шутят пока свободно. Но зажимание наблюдается, особенно что касается телевидения – это же у нас по-прежнему массовое искусство. Борьба будет, и прижимать, конечно, станут. Это бесспорно. Но меня уже не зажмет никто. Я, может быть, еще что-то сделаю, а потом буду отдыхать.
Людмила Белецкая.
