В пять с чем-то лет сбылась заветная мечта всей его жизни. И если до торжественного момента открытия коробки он понятия не имел о форме и содержании заветной мечты, то приняв в горячие от нетерпения ладони содержимое картонного ларца, Митя отчетливо осознал: испытать большего счастья уже не доведется.
Здоровенный луноход на батарейке, с чудесно пахнущими резиновыми гусеницами, с двумя блестящими антеннами и ярко-красной надписью «СССР».
Из плексигласового полупузыря водительской рубки сосредоточенно вглядывался в безбрежные дали двухкомнатной «распашонки» пластмассовый пилот с непропорционально длинными прямоугольными руками. Именно наличие этого самого пилота вознесло новоявленную игрушку на недосягаемую для лишённых человеческого присутствия самосвала и пожарной машины высоту. Да что там самосвал, когда даже коробка из-под инопланетного пришельца, украшенная в меру облагороженным изображением чудо-машины, стоила всех вместе взятых самосвалов мира и набора красных пластмассовых богатырчиков с зелеными псами-рыцарями в придачу.
На широкой корме лунохода, заботливо оснащенной рельефными изображениями разномастных лючков и кронштейнов, имелись сигнальные лампочки – синяя и малиновая. Во время сопровождаемого утробным рычанием движения лампочки попеременно вспыхивали совершенно новогодними огоньками. Наверное именно этим волшебным сиянием можно было объяснить тихую философскую печаль, наполнявшую митину душу в торжественные минуты инопланетных марш-бросков. Сбывшаяся мечта всей жизни важно ползла из коридора по бесконечной ковровой дорожке…. Мимо самодельной вешалки, вдоль переполненного загадочным хламом допотопного сундука и далее, минуя гэдээровский сервант, заслуженно гордившийся черт знает что вообразившей о себе хрустальной вазой. Натужно урча маховиком, приводимым в движение неказистой отечественной батареей начала второй половины минувшего века, луноход побеждал укрывшийся за доминошным редутом сводный отряд богатырско-рыцарской конницы; ерзая на резиновых гусеницах, крушил баррикаду алфавитных кубиков и выезжал из таинственного кушеточного подземелья, триумфально толкая перед собою на прошлой неделе потерянный шлепанец.
В лучшем случае – в неизбежном поединке с батареей парового отопления, в худшем – в негаданной стычке с одной из четырех ножек телевизора «Огонек» луноход застревал. Из последних сил борясь за право остаться главной мечтой митиной жизни, или же просто по причине нехватки земного опыта, космический гость обреченно жужжал, отказываясь признать тщетность дальнейшей борьбы.
Устав спасать бестолкового любимца от неминуемой смерти маломощной отечественной батарейки, Митя вручал его дальнейшую судьбу в прямоугольные руки пластмассового пилота. Всего через пару минут грозное рычание давешнего победителя псов-рыцарей и алфавитных кубиков сменялось жалобным повизгиванием. Что же касается Мити, то очарованный венгерскими новенькими фломастерами он так и не удосужился поменять севшую вскоре батарейку….
Шесть полузаморских принцев канцелярного царства, шесть сыновей царицы Радуги, ничего общего не имеющих с блеклыми тонами цветных карандашей «Тактика» и с убогой палитрой ссохшихся акварелек. Да что там акварельки, когда даже сам по себе прозрачный пластиковый футляр чудо-ручек стоил не только всех вместе взятых монголо-шуданских марок, но и коллекции ценимых весьма в среде специалистов вкладышей от жвачки «Болик и Лелик». Как знать, быть может не высохли бы фломастеры так быстро, напрочь лишенные колпачков в замусоренном карандашной стружкой ящике письменного стола. Очень может быть, что и пожили бы годик-другой, когда бы не завёлся к тому времени у повзрослевшего Димона почти нулевой пласт «Бони Эма».
Димон всякий раз протирал драгоценную винилу специальной бархоткой, бережно укладывая ее сначала в склеенный утюгом целлофановый конверт и лишь потом в роскошный (хотя и немного помятый в углах) картонный фэйс….
Дмитрий Евгеньевич выстрелил в дождь жадно высосанным до самого фильтра окурком единственной за день сигареты, с трудом удержавшись от совершенно непозволительной второй. Не нарушая и даже как-то странно подчеркивая космический покой сменяющегося ранней ночью позднего вечера, в дебрях алфавитных кубиков полуспящего мегаполиса завыла сирена. Не имея ни сил, ни желания в очередной раз связываться с коварными мыслями о бренности бытия вообще и своего собственного в частности, Митя плотно задраил боковое стекло потешно смахивающего на луноходик Фольцвагена. В мокрой витрине отражались огни спешащей по чьим-то невеселым делам скорой помощи.
И вновь, как когда-то в далеком детстве, таинственное мерцание синего с малиновым наполнило душу тихой философской грустью.
