Лап-тап-табубу-дам, лап-тап-табубу-дам… (песня из кинофильма)Проценты на этикетке раздели пополам и получишь градусы.
– Господи, совсем из ума выжил, чему бы путному ребенка поучил, так нет градусы!-Тетка Алиса раздраженно громыхнула из кухни тарелками.
Муж раз и навсегда запретил ей пользоваться одноразовой посудой. Не только потому, что считал себя “белой костью”, но ещё из-за того, что когда с неё ел, то когти неприятно скреблись по пенопласту.
– На чем это я…, а, ну так вот. Разделишь проценты пополам, и получатся градусы. Если меньше сорока,- не бери. Мили в километры- очень сложно,а паунд это где-то с полкило.
– А поляна, поляна-то где?!
– Поляна- шмаляна,- некрасиво передразнил племянника Базилио. Он вовсю наслаждался востребованностью и не хотел комкать бенефис. Ещё бы, двеннадцать лет в Стране Дураков плюс год в Италии. Ох и налазились они там с Алиской по барахолкам.Гжель, платки павлопасадские….
Не то, что теперешние, только с трапа сойдут, сразу подавай им поляну, и этот Алискин племянник туда же.
-Бери ручку и записывай.
Бурутино покорно ткнулся носом в чернильницу.
-Чтобы получить Цельсии, отнимаем от Фаренгейтов тридцать и делим на два всё, что осталось.
А осталось у них с Мальвиной немного, особенно мало осталось терпения. Дядя, лох местечковый, уже замучил своим “экспириенсом”. Чего, спрашивается, мчались сюда сломя голову, если уже пятый месяц только и делают, что “в джуйке берут язык”. К чему был весь этот ажиотаж?! Совали всем направо и налево, только бы поскорее уехать, всё казалось, проснется Карабас, и не выпустят, а дождались бы, дурни, приватизации, так Мальвининого домика с чуланом на любой “даун пэймент” с головой бы хватило. Нет, ютись тут теперь в одном бедруме, да ещё кланяйся менеджеру за то, что на Артемона глаза закрывает.
Боже мой, какие идиоты. Все за гроши спустили, и курточку, и азбуку. Приехали-здрасте, четыре чемодана и пять золотых. Ну, хорошо, мебель приличную с помойки взяли, посудой богатые поделились. А машина? Машина-то какая-никакая нужна? Нужна. Вот тебе минус один золотой. Бьюик “стейшен вэгон”- радовались, как дети, папе Карло фотки слали, а поехали-хлоп и трансмиссия полетела. Ещё один золотой. А страховка, а Артамону прививки, а телевизор “для языка”? Короче, осталось два золотых.
-Буратино!-донесся из кухни голос тётки Алисы.
-Бурик, я вам тут с Мальвиночкой плавничков карасьих и три корочки хлеба завернула. Если сами кушать не захотите, то Артемошечке дадите.
-Шмартемошечке,-проворчал Базилио.
-Мы с тобой в своё время чешую рыбью жрали. У нас ведь дядей с тётями тут не было.
Сдерживаясь из последних сил, Буратино взял мусорный мешок и на деревянных ногах пошел к двери. Он буркнул: “До свидания” необорачиваясь и правильно сделал, Базилио беззвучно хохотал ему в спину, жирная когтистая лапа дрожала и молоко из пластиковой фляги текло по подбородкам.
***
Последние лет сто, из своих трёхсот, Тортилла жила на восьмой программе. Дети выучились и разъехались по всей стране. Внуки рожали правнуков, время от времени присылая фотографии, изредка названивали. В сущности, она была одинокой старухой. Тарелка «русского телевидения» и отжившие свой век вещи из старого пруда не могли заменить ей семьи. Может быть именно поэтому старушка так привязалась к этим новеньким. Он, судя по носу, был аид, а она шиксочка, но такая, знаете-ли, вежливая и обходительная, что получше многих наших.
-Вы, Мальвиночка, мне не совсем чужая,- говорила добрая Тортилла.
-И я вам так скажу, что ведете вы себя просто как два идиота. Вам- то с вашими голубыми волосами лучше не высовыватьтся, а вот Бурик пусть сходит в общину и стукнет там носом по столу. Где ж это видано, чтобы молодому парню работу найти не могли? А?!
Мальвина робко возражала, говорила о слабом английском, о том что…
– Ой, я вас умоляю. Горячилась бабушка.Ему что, этим вашим английским ящики заколачивать или пол мести в синагоге?
Что могла сказать доброй соседке Мальвина? Что её Буратино уже дважды предлагали «позицию» грузчика, но он и слышать не хотел, всё твердил о волшебной поляне, о том, что не для того всё бросал, чтобы пахать на чужого дядю.
Мальвина привыкла верить своему Бурику, там он всегда знал как поступить. Но месяцы летят, а он только психует и ест, даже язык не учит.
Что могла рассказать Тортилле Мальвина? Все, что могла, то и рассказала. Что деньги кончаются, что велфэровская страховка Артемона не покрывает, что придется скорее всего продать ортодоксам на парики свои голубые волосы.
– Поц,-внимательно выслушав, сказала Тортилла.
– Такой-же самый поц, как мой покойный Яша. Он хочет вложить деньги на поле чудес?
– Очень хочет, всхлипывала Мальвина. Только не знает, как это сделать.
– Ну и сколько у вас на всё про всё?
– Два золотых.
– А вы не думали о прачечной?
– Бурик не о чем другом даже слышать не хочет.
– И все-таки я бы подумала о прачечной.
Тортилла тяжело поднялась с табурета и поплыла. У самой двери она помешкала и сказала:”Пусть ваш драгоценный зайдет ко мне завтра”.
* * *
Лампочка “check engine” не гасла уже минут десять, и если придется стоять на красном, то бьюик задымится, как пить дать, но
маленькое счастье всё же улыбнулось и, проскочив на желтый, восьмицилиндровый драндулет замер на парковке «Лузертауэр апартменс». Комплекс этот находился в относительно безопасном, некогда еврейском районе, но с годами коренные обитатели съехали на окраины, и как это часто бывает в Стране Дураков, в теряющие цену дома и квартиры вобрались чернокожие, желтолицые и красношеие. Селили тут и нашего брата иммигранта.
Молодые да бойкие богатели и уезжали, оставаться более года в Лузертауэре считалось непристижным. Пожилые же никуда не рыпались. Во-первых, русское телевидение, во-вторых, на соседней плазе “International Dely”, ресторан «Юбилейный» и магазин “Медтехника”.
Зажав колпаком нос и перепрыгивая через две ступеньки, Буратино пролетел первый и второй этажи. Эпицентр бомбейской кухни многодетной семьи Синх находился в полуподвальном этаже здания и поэтому только на третьем можно было спокойно перевести дух.
На четвёртом этаже бакинцы Дуремаровы- тонкий аромат куринного плова и восточные тайны. Эдик Дуремаров, в прошлом фармацевт, подрабатывал точечным массажем и пьявками, само-собою, на кеш и без лайсенса. Буратинын с Мальвиною пятый отдавал старым прудом и нелицензированной партией вьетнамского бальзама “Звездочка”, которую за двадцать футстемпов в месяц прятал у безотказной Тортиллы неугомонный Дуремаров.
– А роза упала на лапу Азора.
– The rose fell on to Azor’s paw.
Она не услышала, как он вошел. Буратино тихонько положил плавники в морозилку и, боясь потревожить Мальвину, глядел на неё со спины. Привязанный к оконному шпингалету вентилятор Филипс гонял горячий воздух из угла в угол.
-Did the rose fall on to Azor’s paw?
-Упала ли роза на лапу Азора?
Она поправила наушники, откинув назад прекрасные голубые волосы.
-Oh yes, the rose did fall on to Azor’s paw!
Он сделал шаг. В комнате было душно, и её гэдээровский халатик висел на спинке стула.
-Oh yes…
Потом они пили чай на балконе, из тех самых чашечек.
А утром, когда из синховского полуподвала пахнуло дымком, и взревели на парковке пробитые экзосты жильцов Лузертауэра, им вдруг показалось, что отвалились четыре ступени, отъехали швартовачные мачты, и пятый этаж с балконом как полетит,а потом как треснет чем-то тяжелым по столу, так что у Дуремаровых пациентов аж пиявки с боков посыпались, и скажет сурово:”Учти Буратино, доходы скрывать сможешь только три года. Потом не рискуй. Мне от тебя ничего кроме двадцати процентов не надо. И ты, и Мальвиночка мне как дети….”
Тортилла торжественно развернула тряпицу.
– Ключ?!-удивился Буратино.
– Золотой,-поправила черепаха. Он нас с покойным Яковом так кормил, как чтобы мои правнуки в Гарварде учились.
Потом минуты полторы хозяйка тихо плакала, но быстро успокоившись, сказала что остальные инструменты и все оборудование для автомастерской Буратино должен приобрести сам, а помещение, маркетинг и все дела с «иншуренсами» – её забота.
Со смешанным чувством тревоги и радости уносил Буратино под мышкой тяжелый разводной ключ желтого металла.
* * *
Последние два золотых зарыли они на ниве бизнеса в Стране Дураков. Поливал их Буратино своим потом и Мальвиниными слезами. Два раза лечился у Дуремарова от депрессии и полюбил индийскую кухню, перебеливая у Синхов закопченные потолки. Тайком от себя самого, возил вечерами пицу. И вот на хлипких саженцах зазеленели первые доллары. Пока что их было немного, семь-восемь в час. А что с того если даже шесть, пять, четыре, три, два, один.
Из кухни Синхов пахнуло дымком. Взревела пробитая экзотами парковка, отъехали швартовачные мачты.
– Ключ на старт!-заорала Тортилла.
– Есть ключ на старт!-отвечал Буратино. Чтоб ваши правнуки так в Гарварде учились, как он у нас есть.
С грохотом отвалились четыре ступени. Пятый этаж покидал Лузертауэр, с балкона уже были видны зеленые лужайки пригородов и славненький домик в тысяча семьсот квадратных футов. Развивались голубые волосы и кто-то кому-то показывал нос.
