“… можно было-бы написать “ новую русскую сказку.” ( Playboy: Интервью с В. Пелевиным)
Здравствуйте, Великий русский писатель, Виктор Олегович Пелевин. Слыхала я где-то, что планировали вы сказку написать о том, как реинкарнировавшись после смерти в джип “Чироки”, проданы были в Южном порту, какому-то “новому русскому”, а вечером того же дня взяли и уехали втихаря от своего хозяина, и на следующий день опять уехали, только уже от другого “нового”, и на третий, и на четвертый, и так до бесконечности. А вот со мною, Виктор Олегович, и вправду что-то вроде этого произошло, только я не хочу до бесконечности. Короче, помощь мне ваша позарез нужна, потому как не к кому больше обратиться в современной нашей русской литературе. Кстати, зовут меня уже почти три года Мариною, что значит – морская, хотя на самом деле, никакая я не морская, а самая обыкновенная (как бы это помягче сказать…), ну, в общем, свинья я Виктор Олегович.
Сразу же оговорюсь, что ничего свинского в моем внешнем облике нету – длинные русые волосы, высокая грудь, точеные задние ноги, и только родимое пятнышко в виде еле заметного шрама под левой лопаткой напоминает о том, теперь уже очень далеком дне, первой моей реинкарнации.
Прежнее тело мое было частично разворовано сотрудниками мясокомбината “Имени Первых Трех из 28-ми Бакинских Комиссаров”, частично обращено в зельц “Черкасский” по девяносто копеек за килограмм, что-же касается души, то она поселилась в районе диафрагмы Сани Пузько, в ту пору освобожденного секретаря комсомольской организации вышеуказанного мясокомбината. Вот тут-то карусель и завертелась.
Комбинат “Имени Первых Трех из 28-ми Бакинских Комиссаров” стал совместным российско-немецким предприятием “Русиш швайн”, а Сашка мой – его коммерческим директором. Если честно, то был он там подсадной уткой, а никаким не руководителем, деловые люди ценили Сашу только за душу его, то есть мою. Прямо так и говорили ему деловые люди: “Ты, Санек, – душа парень”. Вы только, ради бога, не подумайте, что я хвастаюсь, но, однако, не успели после взрыва обломки Сашкиного мерса на землю упасть, как я уже нарасхват была, факт этот при всеобщей бездушности современного общества легко объяснимый, но для меня от этого не менее лестный.
В финал, между тем, два соискателя вышли – народный избранник Толян Амурский и тёзка его – Отец Анатолий, архимандрит Днепродзержинский. Несмотря на то, что оба тезки людьми были крайне уважаемыми, прошлое их разнилось прямо-таки диаметрально. Толян годков пятнадцать назад наперсточником был на автовокзале, а Отец Анатолий – капитаном КГБ. Я, честно говоря, к Толяну потянулась, с ним, думала, не жизньпойдет, а сплошной выходной, ведь он ни о какой душе и слыхом не слыхивал, просто имиджмейкеры доставать его стали – нужно, говорят, время от времени публике душу демонстрировать, что есть, мол, у Толяна Амурского широкая русская душа.
Об Отце же Анатолии в нашей среде разное говорили. Вроде как он еще на третьем курсе пединститута свою душу в «первый отдел» продал, а теперь по всей епархии у одиноких старушек души за бесценок скупает и,пользуясь старыми связями, сатане втридорого сдает. Может, и сказки все это, только я от всей себя радовалась, когда в результате все-таки в Толяново пузо угодила, уж так там комфортно оказалось…. Бывало,-расслабится Толян с дружками-законодателями на природе, выпьет малеха, да и позволит мне хрюкнуть разок-другой, а то со скуки, возьмет и прямо в Думе свинство какое-нибудь отчебучит. Ну прямо как не резали меня на зельц на проклятом том мясокомбинате.
А к Марине я, Виктор Олегович, уже от Толяна перешла, нежданно, как говорится, негаданно…. вместе с триппером, после того, как Толян мой в сауне угорел. Марина – девка крепкая оказалась, но беззащитная какая-то, сразу я почуяла, что если так дело пойдет, то долго в ней я не удержусь.
И чтобы, не дай бог, не угодить в какого-нибудь душегуба, вроде Отца Анатолия, или впрямь чего доброго не очутиться, в одном из шести цилиндров джипа “Чироки”, решила я красивое Маринкино тело девичье, для себя сберечь, да-бы саму себя в разгильдяйке этой спасти.
Для начала стала я при виде Марининых ухажеров в пятки уходить, о спиде нашептывать, в сознании демонстрировать фрагменты расчлененных маньяками тел. У Маринки, известное дело, от страха одно лекарство, но только я уж тут как тут – от водки наизнанку себя выворачиваю, а от кокаина Маринку с себя ворочу.
Где-то месяца через три, гляжу, красавица моя волосики в хвостик собрала и на кушеточке с Вашим томиком пристроилась, и так ей знаете-ли сразу легко на мне зделалось, как будто бы камень с меня кто-то снял. На другой день пошла Мариночка и на работу в какую-то фирму устроилась. Чем фирма занимается, я, честно говоря, не в курсе, знаю только, что английский, по гостиницам в свое время выученый, очень там разумнице моей пригодился. А весною, в конце апреля, Маринку журналистик какой-то в ресторан пригласил. В ресторан я ей не велела, а вот по городу гуляли они касатики часа четыре. Марина всю меня своему ухажеру открыла, а журналистик в ответ свою душу нараспашку. Мне-то, конечно, хотелось чтобы у хлопчика душа родственной оказалась, но нет – с птицефабрики она у него, совсем еще юная-петушиная, ох все-то ей в нем не сидится, дуре неопытной. Все-то она из него на рожон рвется….
Тяжко и муторно бывает мне в Маринкином бюстгалтере, как подумает моя хозяюшка о том, что забияку-щелкопера кореспондентика этого, в мире нашем ожидает. Переживать-то мы переживаем, а вот поделать с собою ничего уже не можем. Видно, силы я свои порастеряла в многолетних реинкарнациях, сижу себе и млею с Маринкиным телом на пару при виде журналиста-красавчика.
Не знаю, может быть, просто-напросто свинство это исконное с моей стороны, ну а может, Маринкиного тела врожденная чувствительность, только мы-же с нею не джип “Чироки”, а баба живая, и я не кардан какой-то, а душа, скитаниями измученная. Эх была-не была, что я смогла, то уже и так сделала, осталось только Вам, Виктор Олегович, это письмо дописать, да в ножки поклонится.
Ну что стоит вам, выдумщик Вы наш непревзойденный, приделать к новорусской сказочке этой счастливый конец, а?
Счастливый конец.
